за что можно будет удержаться в трудные времена. Посмотреть Соне в глаза и спросить: «А помнишь, как я варил тебе кофе?» А она скажет: «Да-да, и еще молол его на такой дурацкой старинной кофемолке!» – и жизнь сразу станет немножко легче.

Ян был счастлив сейчас и ждал счастья в будущем, единственное, что немного бросало тень на его безмятежное существование, так это слишком свободный график дежурств Константина Петровича. Мог бы и почаще на смены выходить, не развалился бы, считал Ян, но пока свободная квартира выпадала им с Соней не больше раза или двух в неделю.

… – Может, останешься? – спросил он. – Я хотел бы с тобой проснуться.

Соня с улыбкой поставила чашку на стол.

– Подожди, напросыпаешься еще. Еще тошнить будет от моей помятой физиономии.

– Правда, Сонь. Ты же официально моя невеста…

– Вот именно, невеста, а не жена. Приличия надо соблюдать.

– Ханжество какое.

– Не ханжество, – произнесла Соня назидательно, – а условности, благодаря которым существует цивилизация.

– Благодаря лицемерию она существует, хочешь ты сказать?

– В каком-то смысле да.

– Ну ладно, что поделаешь.

С тонкой улыбкой Соня заметила, что, если он хочет войти в семью, пусть привыкает носить маску.

– Ладно, ладно, – проворчал Ян.

– А вообще, я до сих пор не уверена, что мы с тобой делаем правильный выбор, – вздохнула Соня.

Ян понял, что она говорит серьезно, и сел напротив.

– Почему, Соня?

Она пожала плечами:

– Не знаю, дорогой. Опять такое чувство, будто я ничего не решаю. Снова должна тебе, должна своим родителям, твоим родителям, и, как ни повернусь, все буду виновата.

– Я, конечно, не специалист, но то, что ты говоришь, это невроз, Сонечка.

Она рассмеялась, как показалось Яну, нарочито:

– Сама знаю. Ах, Ян, скажи, тяжело иметь медицинское образование. Вот так живешь-живешь, считаешь себя уникальной, а свои переживания божественным откровением, а потом сходишь на цикл психиатрии, и вуаля! Все как у людей, оказывается. Это у тебя отсюда, это оттуда, и никакой свободы воли, а тупо подчинение законам бытия.

– Под такой разговор вина бы выпить, – Ян тоже сделал вид, что засмеялся, – но раз ты за рулем, то, пожалуй, еще кофейку сварю.

– Я бы покурила.

– Во-первых, это очень вредная привычка. И коварная. Сигаретка от нервов, сигаретка с друзьями, после тяжелой работы вообще грех не перекурить, и сам не заметишь, как втянулся.

– Хорошо, не буду.

– А потом, Константин Петрович вернется с дежурства, учует табачный дух и убьет меня. И все твои сомнения разрешатся самым естественным образом.

– Да ну тебя! – перегнувшись через стол, Соня звонко поцеловала его в щеку. – Не сердись, пожалуйста, просто я тебе доверяю, вот и делюсь.

– Ну и правильно. Между прочим, я, как мужик, очень хорошо тебя понимаю. Как бы ни любил девушку, а все равно перед свадьбой нет-нет да и нагрянет такое щемящее чувство, будто ты бычок, а тебя загоняют в стойло, чтоб кастрировать.

– Ужас.

– А то, – Ян встал, насыпал в кофемолку зерен и принялся яростно крутить ручку. Старые ножи спотыкались, застревали, и порой приходилось сильно дергать и трясти архаичный прибор.

– Так ты тоже боишься?

Он потряс головой:

– Нет. Сейчас – нет. Ты дала мне много времени все обдумать и побороть свои страхи.

– Спасибо, Ян, за откровенность.

– А вообще это перед любым важным решением так, – сказал он, последний раз надавив на ручку, – как бы ни был уверен, что сделал правильный выбор, а перед точкой невозврата все равно страшно.

Соня подошла к нему и обняла, уткнувшись лицом в плечо.

– Спасибо, Ян, – повторила она тихо и невнятно, – ты извини, пожалуйста, что я все так на тебя вываливаю, но, знаешь, не просто ориентироваться в обстановке, когда двадцать пять лет перед тобой был единственный выбор: или жить по чужой указке, или не жить вообще.

Ян положил свободную руку ей на талию, и, пока следил, как поднимается в турке пена, перед глазами плыли картины их общего будущего. Как он варит кофе утром, а Соня приходит к нему в халатике и растрепанная, так же прижимается, и они обсуждают предстоящий день. Или трудный случай. Или просто молчат.

– Нам хорошо друг с другом, правда? – спросил он. – Значит, надо жениться. Логика простая.

– Но мы же с тобой никогда не мечтали друг о друге, – вздохнула Соня, – не сходили с ума.

Ян покрепче притянул ее к себе, поцеловал и, конечно, не уследил. Турка превратилась в маленький вулкан, с шипением извергла из себя коричневую лаву и залила конфорку.

– Уйди, я все уберу, – захлопотала Соня.

– Давай подождем, пока остынет.

– Ничего, я знаю, как не обжечься. Сядь, посиди.

– Вообще-то у меня на ближайшие пятнадцать минут были другие немножко планы.

Соня, уже схватившая рукавичку и примерявшаяся, как взяться за горячую решетку, чтобы не обжечься, внезапно остановилась:

– А и правда… Никто же меня здесь не обругает.

– Никто, Соня. Пойдем.

Потом они лежали и смотрели на луну. Она тяжело висела в небе, озаряя комнату тихим мертвенным светом. Ян обнимал Соню, невольно пересчитывая ребра, сильно проступавшие под кожей.

– Ты похудела, что ли?

Она пожала плечами.

– Так волнуешься?

– Теперь уже не так. Наверное, ты прав, действительно неважно, кто о ком мечтал, если люди стараются жить дружно. Может, бог даст, мы с тобой и будем как старосветские помещики.

– Конечно. Я тебя люблю, Соня.

– И я тебя. Как умею. Я ведь говорила тебе, что я очень холодный человек?

– Не один раз.

Соня засмеялась:

– Правда, Ян. В сущности, я женский вариант Константина Петровича.

– Ну и отлично. Я с ним жил и прекрасно себя чувствовал.

– Это потому, что ты добрый и теплый. Как солнце. А мы с Костей как луна. Сияем только отраженным светом.

Почему-то эта избитая метафора не показалась Яну пошлой и неуместной, и он развил тему:

– Луна тоже важна. Даже очень. Солнце светит всем подряд, а луна – тем, кто вынужден идти в темноте.

– Глубоко…

Ян улыбнулся:

– Кое-что могем! Не забывай еще про всякие там приливы и отливы. В общем, Соня, прорвемся как-нибудь.

– Думаешь?

– Конечно. Знаешь, у Константина Петровича есть теория, что если бог дает человеку какой-то дар, то все остальное отнимает. Точнее, не все подряд, а то, что мешает полной реализации этого дара. У тебя дар явно есть.

– Спасибо.

– Не хочу хвастаться, но осмелюсь осторожно предположить, что у меня тоже. Если мы поможем друг другу проявить свой дар и, как ни высокопарно это звучит, принести максимальную пользу людям, то мы будем очень счастливы вместе.

Соня молча поцеловала его,