начинаются безобразия». Но главное: долетели до столицы нашей Родины благополучно. И на том спасибо!..

В ноябре был не только Челябинск, меня приняли в КПСС. Прошёл кандидатский стаж и вот приём. Без сучка, без задоринки, никто не спрашивал: сын ли я «врага народа»? Итак, партия. Почему вступил, зачем? Отвечу – по прагматическим соображениям: работал в печати, без партбилета никуда не двинешься. А идеология меня не интересовала, я жил по своим сложившимся внутренним убеждениям, почти христианским: не укради, не убий, не делай подлости, не будь ксенофобом и т. д.

Компартия после 1917 года выродилась, утратила свои революционные идеалы и превратилась в оплот партийно-государственной бюрократии. Верхушка правила, масса послушно подчинялась. Недаром КПСС расшифровывали как партию послушных и согласных. Верноподданничество было в основном показное. Недаром в фольклор вошли строки о благодарности партии за всё, что только есть:

Пришла зима, настало лето,

Спасибо, партия, за это!..

…У моей милки грудь бела –

Всё это партия дала.

И хоть я с ней в кровати сплю,

Тебя я, партия, благодарю.

Августовский путч 1991 года дискредитировал деятельность КПСС, партия рассыпалась, а с нею распался и Советский Союз. То, что осталось от коммунистической партии, ныне уже типичное не то, некая пародия на некогда могущественную структуру. Одна риторика при слабой воле… (1 февраля 2019 г.)

А как работалось в «СПК»? Заедало нудное редактирование и переписывание бездарных текстов. Спасали обеды в разных закусочных, кафе и иногда в ресторане «Узбекистан». Молодёжь резвилась: байки, шутки, анекдоты (сегодня мы говорим: приколы и троллинг).

А в стране? Мы жили своими делами и заботами, а государство, страна – своими и почти не пересекались. Мы остались равнодушны к 40-дневному визиту Фиделя Кастро в СССР, не очень взволновал полёт первой женщины Валентины Терешковой в космос (16 июня). Ну, и отклики на встречу Никиты Хрущёва в Свердловском зале Кремля с деятелями культуры. Мы – потребительская кооперация, сфера услуг, а не культуры. И руководящие указания первого лица летели мимо наших ушей. Я только вздрогнул, когда официальная критика набросилась на Александра Твардовского за его вышедшую в «Новом мире» поэму «Тёркин на том свете» и посчитала, что это «клеветнический пасквиль на советскую действительность». Искренность и правдивость – пасквиль? Опять ложь и приукрашивание?..

Линия власти и официоза отбивала охоту сочинять что-то самому, и я с головой уходил в чужие книги, в записи, в выписки, короче, в некий книжный запой. Об этом и поговорим и обязательно процитируем.

Книжный запой

Я хочу одной отравы –

пить и пить стихи.

Владимир Маяковский.«Флейта-позвоночник». 1915 г.

«Мамаша, обратите внимание на сына: удивительно способный мальчик, но какой ленивый», – записывал классный руководитель Титов в моём школьном дневнике. Ленивый – это реакции на двойки и тройки по некоторым предметам.

А этот «ленивый мальчик» увлекался всем, кроме неинтересных школьных занятий (а возможно, и педагоги были не те): в круг интересов входило многое: джаз, танцы, девочки, общение с более взрослыми знакомыми, футбол, шахматы, поэзия, книги разных жанров и направлений. Не листал и быстро перелистывал страницы, а читал внимательно и выписывал особо понравившиеся пассажи. А ещё составлял свою антологию поэзии мировых и русских поэтов, записывая их стихи в маленькие карманные книжечки. Иногда, как девочка, вкладывал в странички сорванные цветочки, и они, засохшие, хранятся до сих пор…

Первая такая книжечка в чёрной обложке была составлена по алфавиту с буквой «А» – Николай Агнивцев (в советской литературе никогда не упоминаемый) и его строки из французской истории:

Старый шут, покосившись в зал,

Подняв тонкую бровь, прошептал:

– Он всегда после бала весёлого

возвращается без головы.

Как легко вы теряете голову,

Ах, король, как рассеянны вы!..

А далее строки Апухтина, Николая Асеева, Ахматовой («Всё как раньше: в окна столовой / Бьётся мелкий метельный снег, / И сама я не стала новой, / А ко мне приходил человек…»), Багрицкий, Байрон, Бальмонт, Баратынский («Сердечным нежным языком / Я искушал её сначала…»), Беранже, Бернс («Могу!» – сказал Финдлей…»), Александр Блок (и, конечно, «Поэты»):

Ты будешь доволен собой и женой,

Своей конституцией куцей,

А вот у поэта – всемирный запой,

И мало ему конституций!..

Какой набор имён и тем, всё вразброс и всё волнующе интересно!..

Ещё составлял книжечки афоризмов и изречений, черпая горстями чужую мудрость и тонкость наблюдений:

Энгельс: «Человек – это продукт обстоятельств и воспитания».

Марк Твен: «Счастлив был Адам: ему не приходилось произносить чужих слов».

Герцен: «Ничего не делается само собою, без усилий и воли, без жертв и труда».

И так далее на целую книгу. Очевидно, это какая-то генетическая предрасположенность к сбору информации, систематизации, своевольным композициям, статистическим выкладкам. Следую как бы поставленной цели: больше узнать, прочитать, сохранить для дальнейшего использования. Даже из газет и журналов вырезаю и складываю в свой архив что-либо интересное и стоящее, недаром в ТВ-программе, точнее, сериале «Старая квартира» я именовался архивариусом. А во многих интервью назывался «Хранителем времени».

Но не только собиратель и хранитель, но и журналист, писатель, субъективный толкователь истории, составитель исторических и литературных портретов. Некий литкритик и литературный оценщик. Недаром Юрий Нагибин полушутя написал на подаренной мне своей книге: «Наше бессмертие в ваших руках».

И кстати, мы оба – Нагибин и я – были первыми почётными кавалерами газеты для интеллигенции «Вечерний клуб». Увы, нет сегодня «Вечернего клуба», тают ряды интеллигенции, угасает интерес к знаниям и книгам, но усиливается тяга к деньгам, к наживе, к «баблу», впору ежедневно напоминать арию Мефистофеля, что «Люди гибнут за металл!..» В моей юности никто не собирался гибнуть за металл. Интересовало другое: любовь, дружба, судьба родины, была неистощимая жажда знаний. А сегодня, в XXI веке – погляди в окно!.. (26 сентября 2018 г.)

Всё? Нет, пожалуй, не всё. Говоря об ушедшем прошлом, следует вспомнить, как, начиная с 1963 года, я стал вести толстые тетради – календари различных фирм, изданных, очевидно, на Западе – бумага роскошная, переплёт, – где на каждый день года были предоставлены пустые страницы для деловых записей. Деловые я не вёл, а вот историко-литературные с большим удовольствием.

Первый такой ежедневник от Машприборинторга в коричневом переплёте в сей момент лежит передо мною. И я его с удивлением листаю: и это я всё записывал? Прочитал? Узнал?