человечества, выраженные в деяниях его наиболее известных представителей, мы констатируем, что:

• Иисус Христос, достигнув 33 лет, удовлетворился содеянным и перешёл на иждивение родителя;

• Илья Муромец в 33 года только что слез с печи и приступил к чесанию поясницы;

• Остап Бендер в том же возрасте убедился в крахе своего мировоззрения и пошёл в управдомы.

Переводя же свой взор на твоё озарённое оптимизмом и творческим энтузиазмом чело, мы с удовлетворением отмечаем, что:

• ты, подобно Иисусу Христу, имеешь учеников и последователей, но учишь их не антинаучной ереси, а благородственному искусству игры в преферанс;

• ты, подобно Илье Муромцу, подъемлешь карающую десницу против супостатов, но не в защиту прогнившего феодального строя, а во имя высоких кооперативных идеалов;

• ты, подобно Остапу Бендеру, чтишь Уголовный кодекс, но, не ограничиваясь платонической любовью к нему, бдишь за соблюдением его твоими близкими, которые облекли тебя высоким званием председателя поста содействия.

Радуясь и восхищаясь достигнутыми тобою морально-производственными показателями, мы готовы и впредь восторгаться твоими будущими ещё более славными деяниями.

Многие лета!»

И подписи: Аболин, Шкабельникова, Трофимов, Хачатуров и Шестириков.

В который раз повторю, что дневника в 60-е не вёл, так, отдельные заметки. Был полон сил, и накапливалась неудовлетворённость семейной жизнью: жену не любил, но сочувствовал ей и поддерживал её. Уделял внимание 11-летней дочери. И чувствовал, как черствело сердце. Хотелось вспышки, страсти, огня. Закружиться и затеряться в любви по-окуджавски. И в конце осени по песне Утёсова: «Любовь нечаянно нагрянет…» закрутился и запылал. Но вначале состоялись три командировки: Воронеж, Умань, Тула.

Первая поездка – Воронеж (587 км) сразу после 2 марта. Начало неудачное: три ночи в доме колхозника. Потом под напором звонков директор гостиницы Окулевич сдался и предоставил люкс № 16 с зеркальным трюмо и письменным столом двум столичным журналистам: мне и Жаркову. Сергей Михайлович тут же в ванне стал проявлять фотоплёнку. А я импровизировал стихотворные строчки о поездке в глубинку в дальний Верхний Карачан.

«Не повернув головы кочан

И чувств никаких не изведав»,

Мы мчались на «Волге» в село Карачан,

Дела карачанцев проведать…

Проведали, увидели «болевые точки», нащупали проблемы и обратно в Воронеж и Москву, подальше от деревни под названием Крысиные Дворики.

Выгодно отличалась командировка в Умань, на Украину, 24–31 октября. Накануне сочинил «шуточно-отъездные строки»:

Выкрутасы, выкрутасы –

Папа едет наш в Черкассы,

А потом махнёт в Умань,

В глухомань, глухомань.

На заводик на консервный,

Где вареньем лечат нервы,

Где повидлом мажут шею,

Чтоб не стать вдруг кривошеим.

На заводе на консервном

Будет папа самым первым.

Будет джемы ложкой кушать

И технолога не слушать,

Дегустировать продукт, –

Ну и папа, ну и фрукт!..

До Черкасс (866 км) добирался поездом, а потом на машине меня доставили в городок Умань (189 км), где я расспрашивал и теребил старого директора винно-фруктово-перерабатывающего завода. Запомнился, конечно, не завод, а заповедный парк «Софиевка», памятник садово-парковой архитектуры конца XVIII века. Разумеется, много разрушено и порушено, но даже остатки: аллеи, водопады, гроты, фонтаны, мраморные бюсты Платона и Аристотеля и прочие скульптурные фигуры – всё это радовало и ласкало глаза. Тишь, безлюдье и остатки былой красоты. А когда-то! А когда-то здесь кипела и бурлила жизнь: экипажи, высокие гости, балы…

Спустя 36 лет после своей поездки в книге «Ангел над бездной» я опубликовал очерк о парке «Софиевка» и её владелице под названием «София Потоцкая и раздел Польши». Очерк начал с фразы: «Любовь и голод правят миром – эта истина неоспорима…»

Опять коротко. Софья Потоцкая, гречанка, родилась не в Греции, а в Стамбуле (жгучая брюнетка, красавица) и носила в разное время разные фамилии. В 13 лет девочку из бедной семьи купил польский посол для услады своему королю, но по дороге в Варшаву юную красавицу перехватил комендант пограничной крепости Иосиф Витт. Вскоре София из наложницы превратилась в законную супругу Витта и вместе с ним оказалась в Париже, где имела большой успех при дворе французского короля.

Затем судьба столкнула Софию с Григорием Потёмкиным, который склонил её (за деньги, бриллианты?) служить интересам России. В тот момент София покинула Витта и вышла замуж за влиятельного польского сановника, графа Феликса Потоцкого, и отныне новый статус – графиня София Потоцкая. Потоцкие перебрались в Умань, и там старый граф построил для своей молодой жены Софиевку – маленький Версаль на украинской земле.

Ну, а потом старый граф умер, а София влюбилась в его сына, который оказался заядлым картёжником и пустил на ветер многие богатства влюблённой женщины. Она умерла в 1822 году, в возрасте 50 лет, и кончину доброй барыни оплакивала вся челядь замка и окрестные крестьяне.

И концовка рассказа: «Всё минуло. Скрылось. А мы лишь пытаемся восстановить прошлое».

Директор консервного завода ничего такого о Софье Потоцкой мне не рассказал, зато вкусно угощал и кормил, а в дорогу сунул мужской подарок – бутыль чистого спирта. С этой бутылью из Черкасс на «Ракете» по Днепровским водам отправился в Киев. Добирал материал, жил в «Театральной» гостинице и бродил по городу, убранному по-осеннему в золото и шафран. Вечером ещё успел заглянуть на танцверанду (33 года – разве это возраст?!), слегка потискал какую-то хохлушку, а потом в самолёт (со спиртом – никакого контроля!) и приземлился в Москве.

И ещё одна командировочка – Тула (193 км). Но не в Ясную Поляну, а в село Крапивна и деревню Ярцево. Совсем другой компот, одни тульские самовары. Даже набросал черновик рассказа «Набег на Тулу», но не дописал, бросил. Вот отрывок для географического и социологического интереса:

«К поезду Москва – Ереван я подходил с дрожью. Хотя поезд носил название „Дружба“, боялся, поймут ли правильно братья-армяне, что я сойду на первой же остановке, значительно не доехав до Армении. Мои опасения оправдались. Проход в вагоне роился гортанными голосами представителей южного народа. На меня устремились пристальные взгляды: грузин? Армянин? Перс или какой-то иностранец? А затем вкрадчивые голоса по-русски, как к капризному ребёнку: „А теперь скажи, Юра-джан, почему предпочитаешь сойти в Туле, а не в Ереване, скажи откровенно, не бойся…“ Мне надоели эти расспросы, и остаток пути я провёл в тамбуре.

Тула встретила меня дымом, гарью и грязью. В облпотребсоюзе заместитель председателя по финансам Егерев устроил ярмарку невест: какое выбрать сельпо для посещения, наконец,