— Тихо, тихо, успокойся, Артем, — примирительно заговорил Павленко, показывая, что он в курсе дел. — Ты сядь, в ногах правды нет.

Артем сел на кресло, но не перед столом шефа, а у стены.

— Ну видишь какой он… Чего тут поделаешь? И формально-то он, собака, прав. Но это, конечно, уже моя вина, надо было подать генеральному твое заявление, он бы черканул, что согласовано и всё, вопросов нет… Делов на копейку. А я вот забыл, из головы просто вылетело. Сам-то твое заявление на отпуск подписал, передал в бухгалтерию, а там этот вцепился. «Как так?! Почему не согласовали?!» Давай мы так с тобой сделаем… Ты эту неделю ещё догуляй, тут день только остался, завтра и всё. А в понедельник уж выходи, наверное, обратно. А? — Он просительно посмотрел на Артема. — Чтоб не дразнить этого…

— Хорошо, — немного успокоился тот.

— Я с генеральным переговорю, возьму всё на себя, чтоб к тебе никаких претензий, никаких там выговоров не было и прочей ерунды. Скажу, что не успели всё согласовать, тем более его и вправду неделю назад не было, он уезжал в командировку. Так что, не психуй, просто на будущее надо зарубить себе на носу, что с этим Кутейко ухо нужно востро держать, тем более, когда дело таких вопросов касается.

Артем встал и достал сигареты.

— Я закурю?

— Кури, — разрешил шеф, — форточку только открой.

Сотников подошел к окну и приоткрыл фрамугу.

— Вот скажи мне, Петрович, откуда такие люди берутся? Ты понимаешь, ладно он бы меня к себе вызвал и там всё это высказал, но он ведь, гад, заскочил в общий кабинет (я к ребятам сначала зашел, спросить, как дела идут), словно специально караулил меня, и там при всех отчитал как пацана сопливого. При подчиненных… Это как называется?

— Да ты что?! — Павленко нахмурился и тоже встал со своего места. — Ну это уже свинство, конечно. Я, тогда, сам с ним ещё поговорю об этом, да и генеральному тоже скажу. Пусть придержит этого деятеля, а то он что-то совсем берега попутал со своей ретивостью.

Артем курил и смотрел на шумный широкий проспект под окнами офиса. Он вспомнил молчаливый березник и узенькую грунтовую улицу перед дядькиным домиком в деревне. Ему вдруг стало очень грустно и ужасно захотелось обратно туда, откуда он уехал только сегодня утром. «Хорошо бы вот так, чтоб сразу — раз, и через секунду там, — подумал он. Ему до чертиков надоели автобусы и вокзалы за эту неделю, но по-другому, к сожалению, не получалось. — Конечно, можно было к Игорю не ездить, у дядьки лишний день побездельничать, на диване поваляться, книжку какую-нибудь почитать, но кто же мог подумать, что там всё так выйдет».

— Петрович, так всё-таки, откуда такие люди вообще берутся? Сегодня в магазине тетка одна нахамила, тут Кутейко этот. Ведь он специально это сделал, чтоб унизить меня при всех. Как же такие люди живут вообще? Ведь они всегда такие, со всеми, не только со мной. Разве можно так жить? Они хоть кого-то в своей жизни любят вообще или нет?

Начальник службы безопасности внимательно посмотрел на своего заместителя.

— Откуда берутся? Да хрен их знает, уродились такими, вот и всё. Наверное, и любят кого-то — жену там, или мужа, детей, родителей. — Он подошел к окну и тоже стал смотреть на улицу.

— А мне кажется, так нельзя — мужа, детей люблю, а остальных на дух не переношу. Это уже не любовь, это инстинкт. Животный инстинкт. Так же, как кошка своих котят любит. Просто инстинкт продолжения рода. Но чем же тогда они от животных отличаются? А ведь мы люди, мы должны и других любить, даже чужих.

Павленко непонимающе пожал плечами.

— Ну ты загнул… Это уже философия какая-то.

— Нет, Петрович, это не философия, это жизнь.

— Не знаю… Я о таких вещах сильно не думаю, некогда…

— Везет тебе. — Артем вздохнул и затушил сигарету.

— Ты скажи, чего у тебя с семьей-то? Недели-то тебе хватило хоть маленько обмозговать что к чему. Окончательно решил разводиться, что ли? А с жильем как? Ты же вроде совсем недавно только двушку себе сделал?

— Недели, думаю, хватило. В чем-то даже выше крыши. Разводиться решил окончательно, там, Петрович, без вариантов уже. А с жильем… Оставляю квартиру жене, хочу, чтоб у дочери своя комната была, отдельная. Сам пока у матери поживу первое время, потом сниму что-нибудь.

— Понятно… — протянул шеф.

— Ладно, пошел я. В понедельник выйду, спасибо, что на завтра ещё отпустил.

Хоть Павленко и постарался успокоить своего заместителя, но настроение у Артема от этого не особо улучшилось. Его меньше всего волновали выговоры и прочая ерунда из-за этого взятого раньше срока отпуска. Он думал о Кутейко. Второй раз за день жизнь буквально в лоб сталкивала его с откровенным хамством. И если в первом случае с теткой это было хамство откровенное и наглое, то во втором — завуалированное, прикрытое формальной правотой, но от этого не менее гадкое, а возможно, и более. Когда тебе хамит необразованный человек, возможно, выросший в не самых лучших условиях, сам не видевший в жизни ни добра, ни ласки, это ещё как-то можно объяснить. Но когда это делается изощренно и человеком образованным, ведь это мерзко. Чем это объяснишь? Только откровенной любовью унижать людей, наслаждаться своей властью над ними?

Но, как ни странно, за всеми этими рассуждениями Артем вполне отчетливо снова ощущал где-то в глубине души чувство жалости что к одному, что к другому. Это была не жалость, которую испытываешь к упавшему и разбившему колено ребенку, когда охота подойти и утешить его, обнять, погладить по голове. Это была жалость иного рода, когда ты понимаешь, что человек своими поступками, всем своим образом жизни сам же себе вредит, но ты ничем помочь ему не можешь, так как он уже давно вырос и никого слушать не собирается. Ты видишь, что он делает только хуже, но можешь лишь стоять в стороне, просто наблюдая за этим. И этого Кутейко Артему было даже жальче. Именно из-за того, что был тот не глуп и не необразован. «А значит, душа его закопана ещё глубже, чем у той тетки. У неё простое невежество, а у этого — цинизм и властолюбие, — он шагал вдоль проспекта, не глядя на людей и на автомате обходя прохожих. — С невежеством, наверное, можно бороться образованием, повышением культурного уровня, но как бороться с цинизмом? Ведь он всё уже сам знает, всё понимает, и поступает так