Сон ли это? Капелька сомневалась. Она попятилась, не отводя взгляда от Зои. Процедила:

— Вовсе я тебя не подводила. Почему ты так говоришь?

— Не подводила? — Зоя поморщилась, и это сделало её лицо свирепым, совсем не детским. — Я просила тебя, чтобы ты всем рассказала, что пустынных людей не нужно бояться. Такая маленькая услуга за спасение твоей жизни. Помнишь о своём сердце? Оно остановилось бы, если бы я не помогла. Почему ты не уговорила людей выйти к нам? Почему не вышла сама?

Капелька перестала пятиться.

— Я тебе больше не верю. Даже дядя Боря, твой брат, тебе не поверил. Ты… это что-то злое. И я не верю, что ты спасла меня. Это был обман.

— Обидно это слышать, — Зоя изобразила печаль, однако получилось у неё фальшиво. — Обидно, честное слово. Я-то думала, что мы подруги.

— Кто ты на самом деле? — спросила Капелька, ощутив неожиданный прилив храбрости.

— Сама видишь, — удивилась Зоя. — Я всего лишь маленькая девочка, которой нужна помощь.

— Ты врёшь!

Тёмные глаза уставились на Капельку оценивающе. Зоя долго смотрела на неё, после чего улыбнулась.

— Не желаешь быть моей подругой?

— Ответь, кто ты на самом деле. И почему мы все попали в эту пустыню.

Зоя медленно пожала плечами.

— Я только друзьям даю ответы. Ты всё узнаешь, если выйдешь ночью к людям в пустыне, выйдешь ко мне. И твоя мама узнает, и остальные, даю слово.

— Этого не будет! — решительно заявила Капелька. Она чувствовала, что ложная Зоя не имеет над ней власти. По крайней мере, здесь и сейчас. — Ни мама, ни я, ни остальные не выйдут к этим людям, так и знай!

— Даже когда у вас закончится вода? — Зоя склонила голову на бок, прищурилась.

— Да, даже тогда.

— Ты всего лишь глупый ребёнок. И знаешь, что я сделаю? Оставлю тебя здесь, — Зоя раскинула руки. — Вот прямо здесь. А вон там, — она махнула в неопределённом направлении, — твоя мамочка будет умолять тебя открыть глаза. Она будет плакать. Тебе ведь не нравится, когда мамочка плачет? Слёзки из глаз кап-кап, кап-кап… горькие слёзки.

— Я проснусь. И вообще это не сон! — выкрикнула Капелька и вдобавок топнула ногой. — Я проснусь!

— Глупый, глупый ребёнок. Глу… — Зоя словно бы поперхнулась, скривилась. Теперь уже полным ярости голосом она прошипела, посмотрев направо: — Не мешай! Не мешай мне!

К кому она обращалась? Капелька с недоумением захлопала глазами. А потом случилось что-то непонятное: фигура Зои замерцала, исчезла, вместо девочки появилось бледное существо, отдалённо напоминающее человека. У него было две лишённые глаз головы. Одна будто бы вросла в тело подбородком, а другая, размером раза в два меньше, выглядела как нарост на плече. Существо висело над полом на серебристых нитях, которые тянулись от тела в разные стороны, как туго натянутые струны и терялись в небольших нишах в стенах и в темноте наверху.

— Уходи, — произнесла маленькая голова, обращаясь к Капельке. Лишённый губ рот походил на сделанный скальпелем надрез. — Пробуждайся! Уходи сейчас же!

Вторая голова гневно зашипела:

— Не мешай, не мешай! Она моя!

— Уходи, девочка. Пошла прочь!

Оцепеневшую от ужаса Капельку словно бы невидимая рука в грудь толкнула. И она очнулась на диване в гостиной зелёного дома. Распахнула глаза и долго смотрела в потолок, чувствуя, как страх постепенно отступает. Рядом в кресле спала мама, откинувшись на большую подушку, которая лежала на подлокотнике. Капелька повернулась на бок, прошлась взглядом по её лицу. Задумалась: стоит ли маме и остальным рассказывать о том, что ей привиделось? Сейчас и без того всем страшно, а рассказ о двухголовом человеке напугает ещё сильнее. Да и какая польза от этой истории?

Противный осадок после видения постепенно рассеивался, но он сменялся грустью. Капельке захотелось плакать, однако она упрямо сдерживала слёзы. Ей вспомнилось, как они с мамой ездили в Москву, в зоопарк. Как же хорошо тогда было. Лучший день в жизни. Лето, солнце, сахарная вата и мороженое. А ещё — пингвины, самые забавные птицы на свете. Она сделала сотню снимков пингвинов на свой телефон. Когда ходили по зоопарку, дождик пошёл. Мама назвала его грибным. Они переждали дождик под навесом возле вольера с обезьянами, а потом любовались радугой.

Лучший день.

На глаза всё же навернулись слёзы. Капелька подумала, что таких дней в её жизни больше не будет. Никогда. Потому что хорошие дни остались там, а здесь… здесь лишь страх, неизвестность.

Обидно.

Она сомкнула веки, и сразу же перед мысленным взором появилось бледной существо с двумя головами. Сердце вновь быстро заколотилось. Капелька открыла глаза и приказала себе не раскисать. Как бы ни было страшно, но нужно держаться. Ради мамы.

* * *

Гена сидел на полу, не мигая смотрел на мёртвую тёщу. За последние полчаса он даже позы не сменил. Мысли в голове ворочались медленно, в глазах застыла мутная пелена.

— Вот как всё получилось, — меланхолично, будто в полудрёме произнёс Гена. Говорить ему было трудно — скула болела. — Вот как, Анастасия Марковна… вокруг сплошные дураки. Я ведь как лучше хотел, но дуракам это не нравится… Нет, они все делают, чтобы сдохнуть побыстрее. Особенно Прапор, — его лицо стало плаксивым. — Знала бы ты, Анастасия Марковна, что он сделать хотел… Тыкал в меня своим пистолетом. Стрелял. Чуть в пустыню не прогнал… И за что, спрашивается? За то, что я предложил от Вальки избавиться? Ну, так она же заразилась какой-то хренью. Как Марго. Она теперь всех заразит. А дураки этого не понимают. Они вообще ничего не понимают, потому что дураки.

Гена медленно моргнул — словно дверцы, ведущие к мутному болоту, закрылись и открылись. Он пошевелился впервые за долгое время, поворочался на месте, а потом подполз к тёще и улёгся рядом, глядя на синюшное лицо мёртвой женщины.

— Знаешь, Анастасия Марковна, — прошептал он еле слышно, — был бы у меня пистолет, я бы всех их перестрелял бы… Что ты сказала? Согласна со мной? Ну, спасибо. Спасибо, не ожидал от тебя… Но у меня ведь нет оружия, вот в чём дело. Ни пистолета, ни автомата, вообще ничего.

Он закрыл глаза и скоро уснул, дыша вонью разлагающегося тела. Ему приснилось, что он огромный, как дом. Внизу, мелкие точно мыши, суетились люди. Они бегали, пищали, искали, где скрыться, а он давил их, давил, превращая в кровавое месиво. Заметил Прапора — тот стрелял в него из своего крошечного пистолетика. С особым наслаждением Гена наступил на ненавистного старика, растёр подошвой громадного ботинка то, что от него осталось.