Целая жизнь миновала с тех пор.

Бабочка села на плечо Сали. Она полюбовалась ею, а потом согнала. Сотни и тысячи переливчатых крыльев — синих, зеленых, фиолетовых — грозили затмить солнце.

Чжунцы называли это место Долиной Бабочек. Но у племен Катуа было для него свое название. С двух сторон долину окружали изогнутые горные пики, похожие на зубы; когда впервые здесь появились красно-желтые флаги чжунской армии, казалось, на земле бушует неугасимое пламя. Тогда этот перевал и назвали Драконья Пасть.

Земля под гусеницами кокона сменилась камнем. Они приближались к месту назначения. Подъем скоро прекратился, и кокон миновал последний поворот. Показались верхушки башен чжунского командорства Цзяи.

Цзяи был уродлив даже по меркам жителей Чжун. Город напоминал пятно коричневой плесени посреди роскошной зелени лугов. Ни вкуса, ни стиля. Его очертания были плоскими и приземистыми — сплошь прямые линии и квадраты площадей; только верхушки отдельных зданий и башен поднимались над окружавшей город некрасивой крепостной стеной. Несколько веков назад Цзяи построили как обычную крепость для защиты от катуанских грабителей, но с течением времени он разросся и превратился в архитектурное убожество. Сали не понимала, как можно жить в этой тюрьме, лишенной цвета и разнообразия. Впрочем, Цзяи она ненавидела по другой причине. Этот город, военное командорство княжества Каобу, воплощал куда более тяжкий грех.

С самого начала непрекращающейся войны между империей Чжун и племенами Катуа — войны, которая только что закончилась, — все чжунские войска перед вторжением в Травяное море собирались в Цзяи и проходили через Драконью Пасть. Причиной всех битв, смертей, разорений был этот проклятый город. И вот сородичи Сали прибыли в Цзяи не как победители, а как закабаленные слуги, обреченные работать на полях, и оттого ей было еще тошнее. Сали сплюнула через перила.

Не только вид города вызывал у нее тошноту; внутри у Сали все переворачивалось от Зова Хана. Она надеялась, что он ослабеет, когда тело Цзяминя отправят в последний путь — погрузят в Травяное море. Но Зов не утих, хоть и изменился, превратившись из острой жгучей боли в тупое царапанье. Необходимость вернуться в Черный город и умереть, чтобы вернуть Целому свою часть души Хана, постоянно напоминала о себе и не смолкала.

С каждым днем Зов усиливался. Как бы далеко она ни была, какую бы службу ни несла ради Хана и своего народа, все существо Сали требовало, чтобы она вернулась в Шакру, в святилище Вечной топи, и рассталась с жизнью. Сали отчаянно подавляла это желание и боялась, что в конце концов оно возьмет над ней верх.

— Продержаться еще немного, — пробормотала она.

— Что такое?

Сали погрузилась в собственные мысли и забыла, что она не одна.

— Просто думаю вслух, Бату.

— Скоро прибудем на место, Искатель Души, — сказал вождь клана Шитан. — Чжунцы велели нам оставить город к востоку от Цзяи, не ближе, чем в четырехстах метрах от стен. Если хочешь войти в город одна, советую тебе сойти сейчас, чтобы избежать переговоров со стражей.

Сали приложила кулак к груди.

— Спасибо, что подвез. Я буду помнить могучий город из стекла и огня — воплощение нашего искусства. Надеюсь, ты достигнешь былой славы еще при жизни.

Вождь Шитан устало склонил голову. Он знал, что его жизнь близилась к концу. Бату не рассчитывал вновь увидеть свой любимый город свободным.

— Старику приятно повидать тебя напоследок, Воля Хана, Бросок Гадюки…

Его голос оборвался.

Сали посмотрела вниз, ища место, куда бы спрыгнуть.

— Подожди, Сальминдэ, — сказал Бату и подался к ней. — Я не могу отпустить тебя, не поговорив. Прости, что делаю это в неподходящее время.

Она знала, что будет дальше. В последнее время ее часто об этом спрашивали.

Старый вождь помедлил, прежде чем осторожно произнести:

— Никто не сомневается в твоей верности и храбрости, Сальминдэ, но ты идешь опасной тропой. Отчего ты забыла о своем возвышенном положении и унизилась до того, чтобы стать Искателем Души? Ты — Воля Хана. Все прочее тебя недостойно.

Сали холодно смотрела на него. Великая Воля Хана и низменный Искатель Души… В любом случае она не желала выслушивать поучения.

— Я молю тебя, одумайся, — продолжал старик. — Подумай о Целом и о будущем твоего народа.

Катуанцы считали смелость и верность врожденными свойствами. Упомянуть их было само по себе оскорблением — а Бату сомневался не только в ее верности и смелости, но и в мудрости. Всё сразу.

Сали, впрочем, не смутилась. Она была умна, и гордость не мешала ей задуматься о намерении, крывшемся за словами Бату. Сали прекрасно понимала его мотивы, и он не то чтобы сильно ошибался. Не следует принимать решения, основываясь на чувствах, но Сали именно так и поступила. Вождь предлагал ей совет, исходя из личного опыта.

Тем не менее Бату не был ни Волей Хана, ни Искателем Души. Он не мог представить себя на месте Сали. Он не вырос вместе с Цзяминем. Не видел, что произошло с ним, когда он сделался Вечным Ханом. Не его город погиб, не его племя рассеялось по морю, не его сестра находилась в рабстве у врагов. Пусть все это не должно было иметь никакого значения для Воли Хана и для Искателя Души, оно очень много значило для Сали.

В любом случае она не желала напоследок ввязываться в споры. Сали отвернулась и сказала:

— Я прощаю тебя за неуместный разговор, Бату. У меня есть свои причины. Прощай, вождь.

Она перескочила через перила и приземлилась на мощеную дорогу тремя ярусами ниже. Коконы, громыхая, ползли дальше. Слуга протянул Сали поводья. Она села в седло, коснулась ладонью холки старой пегой лошади, склонилась к ней лицом и шепотом произнесла молитву об их единении — а в следующую минуту, оставив Шитан позади, уже скакала на запад по проселочным дорогам, мимо полей и деревушек. Оседлые, трудившиеся на полях, поднимали головы и смотрели вслед. Некоторые тянулись за топорами и мотыгами.

Сали, не обращая на них внимания, подгоняла пегую кобылку, пока не увидела дорогу, ведущую на юг; вдалеке она сливалась с широким трактом, который вел в город. Камни на нем были истерты ногами и колесами. В Цзяи негустой, но непрерывной вереницей тянулись путники и повозки.

Большинство путешественников — в основном торговцы, — бросив один взгляд на Сали, сворачивали в сторонку. Сали не обижалась и не винила их за то, что они опасаются ее. Она не поднимала головы и изо всех сил старалась слиться с толпой. На ней был плащ с капюшоном — обычный чжунский дорожный наряд, — однако скрыть свое происхождение Сали не могла. Черные глаза, широкий нос, голубовато-серые татуировки сразу выдавали катуанку. Даже если бы не черты лица, ее выдали бы низкорослая лошадка и длинное плоское седло. Для этих невежественных оседлых варваров Сали была дикаркой из чужой земли, достойной только страха и ненависти.

Просвещенные государства и ханские племена после заключения мира открыли границы, чтобы ее сородичи могли добраться до чжунских полей, где им предстояло работать. Но Сали по-прежнему казалось, что она вторглась на вражескую территорию. К счастью, оседлые не стали к ней цепляться — и городская стража, как ни странно, тоже. Стражники посмотрели на нее, не выпуская из рук оружие, и отпустили вдогонку несколько глупых насмешек — но и только.