Страж, смотревший на нее робкими оленьими глазами, поднял руку, словно школьник.

— Совет Незры получил известие о вашем прибытии и приказывает вам явиться.

— Кто они такие, чтобы приказывать Броску Гадюки? — поинтересовалась Сали. — Откуда Совету вообще известно, что я здесь?

Вид у стражника был виноватый.

— Мы делаем то, что нам велят…

— По приказу этого Совета за воротами Катуанского квартала наблюдают день и ночь, — сказал Кваза.

— Этого Совета? — переспросила Сали. — Есть и другие?

Сали думала, что проявила разумную осторожность. Очевидно, она ошиблась. Во всяком случае, Совет мог помочь ей в поисках. Она бросила дубинку и сказала:

— Идемте.

Стражники прицепили дубинки на пояс. Сали выпустила задиру. Он упал на четвереньки и, подвывая, подполз к остальным.

Сали и оленеглазый помогли Квазе встать.

— Я скоро вернусь, — сказала Сали.

Хранитель схватил ее за рукав.

— Будь осторожна, Сальминдэ. Это не те люди, которые раньше возглавляли наш город. Совет Незры — совет только по названию. Он не выражает волю клана.

— Как ты смеешь, старый дурак, — зарычал стражник. — Прояви уважение…

— Еще раз обратишься к Квазе грубо — и я оторву твою руку от туловища, — спокойно произнесла Сали. — Запомните, если до меня дойдут слухи о том, что кто-то скверно обращается с хранителем, род оскорбителя пресечется.

Оленеглазый встал между ними.

— Слово чести, Бросок Гадюки. Пожалуйста, сюда.

Цзянь поморщился и отодвинулся, когда Михе протерла ссадину тканью, смоченной спиртом. Пальцы, державшие его за подбородок, оказались неожиданно сильными. Девушка слегка шлепнула юношу по щеке и подула на избитое лицо, с упреком сказав:

— Сиди спокойно, плакса. И в следующий раз не дожидайся утра.

Цзянь недовольно заворчал. После избиения ему совершенно не хотелось бежать через весь город за лекарем. Получив от Сайыка и его дружков здоровую трепку, он кое-как поднялся и захромал в свою хибару. Покрытый коркой грязи и крови, Цзянь не желал пачкать кровать, но вымыться юноше не хватило сил, поэтому поутру тетушка Ли нашла его дрожащим от холода на полу.

По крайней мере, у него было оправдание, чтобы не заниматься утренней работой. Синьдэ и тетушка Ли отвели Цзяня в лазарет и вызвали Михе. Старший ученик, встревоженный и раздосадованный, теперь подпирал стенку, скрестив руки на груди, и наблюдал. Ученица лекарки тем временем промывала Цзяню раны.

Синьдэ попытался приободрить юношу:

— Нужно поработать над защитой. Одна половина военного искусства заключается в том, чтобы задать противнику трепку, а другая — в том, чтобы избежать ее самому.

— Или же нужно быть просто достаточно крепким, чтобы пережить расправу, — проворчал Цзянь, отодвигаясь, когда лекарка коснулась пореза над глазом.

Девушка, крепко держа юношу за голову, рассмеялась:

— Ну, тогда ты станешь великим искусником.

Синьдэ тут же посерьезнел.

— Сколько раз тебя били, с тех пор как ты поступил в школу? Три раза, четыре?

— Пять.

— И все время Сайык?

— Сайык — только три раза, — признался Цзянь. — И… я же никому не жаловался!

— Я и так знаю, — произнес старший ученик и принялся загибать пальцы. — Три раза Сайык и два раза другие ученики. Мальчишки, которые тебя колотили, были неправы. Их поведению нет оправдания.

— Один раз меня побила Сонья.

Эта мерзкая школа была полна приставал и драчунов. Цзянь ненавидел всех учеников до единого.

— Значит, так. Мальчишки и девчонка, которые тебя колотили, были неправы. Я строго накажу виновных.

— Вот и хорошо. Они получат по заслугам.

Синьдэ присел рядом с ним.

— А что будет в следующий раз?

— А?

— Что будет, когда тебя снова изобьют, Гиро?

Цзянь слегка растерялся:

— Ты опять их накажешь.

— Почему, как ты думаешь, другие ученики к тебе пристают? Подумай-ка.

— Потому что они гнусные ссаные шавки.

Синьдэ усмехнулся:

— От Сайыка и правда попахивает, но вообще-то дело не в этом. Насколько я знаю, больше он ни с кем не дерется. Почему он задирает только тебя?

— Богатенькие ребята дразнят бедных.

Синьдэ пожал плечами:

— У Хуа и Цзиньди родители крестьяне. Отец Улли — нищий пьяница.

— Он умер прошлой зимой, — вставила Михе.

— Ну вот, а я и не знал. Улли ничего не сказал, бедняга… — Синьдэ со значением взглянул на Цзяня. — Выходит, Улли — сирота. И не в богатстве дело. В школе есть и другие бедняки, которых не трогают.

— Значит, Сайык — просто забияка, который обижает слабых.

Цзянь сказал это и вспыхнул от стыда. Если бы он только мог проявить себя…

Синьдэ покачал головой.

— Пусть ты и новичок, Гиро, но ты талантлив, все это видят.

В голове у него зазвучало предостережение Тайши. Неужели он выдал себя? Проклятая старуха, сколько от нее неприятностей.

— Неважно почему, — неуклюже ответил Цзянь.

— Я просто хочу, чтобы ты понял, — терпеливо продолжал Синьдэ.

— Понял что?

— Что ты тупой осел, — резко сказала Михе, и от неожиданности оба вздрогнули.

Девушка бросила свою лекарскую сумку на пол.

— Послушай, Гиро, ты мой друг, но я скажу прямо: ты то ноешь, то шипишь как змея и вечно плюешься ядом.

Цзянь нахмурился:

— С чего ты взяла, что мы друзья?

Михе ласково улыбнулась:

— Как ни странно, ты мне нравишься, хоть у тебя и ужасный нрав.

Синьдэ кивнул, и Михе вышла из комнаты.

— Для человека, который никогда не нападает первым, ты завязываешь слишком много ссор.

— Ничего подобного!

— Я не слепой, — голос старшего ученика звучал спокойно и сочувственно. — Если вечно искать повод для злобы, он обязательно найдется. Отношения с людьми, которые тебя окружают, окрашены твоим настроением.

— Но это я тут пострадавший!

— И я накажу за это Сайыка, — сказал Синьдэ. — Тебе, наверное, тяжело жилось раньше, но нельзя же злиться на всех подряд. В конце концов люди начнут давать сдачи. И в особенности так нельзя обращаться с другими учениками. Лунсянь — это не просто школа боевых искусств, а семья. Ты, я, Сайык — мы братья. Искусники Лунсяня не бросают друг другу вызов на поле боя. Нас соединяют кровь и долг.