Убедившись, что дело на мази, Глеб Сиверов выключил аварийную сигнализацию, проехал немного вперед и запарковал машину, загнав ее двумя колесами на тротуар. «Ауди» генерала Лагутина повторила его маневр, остановившись поодаль, там, где нашлось свободное местечко. Глеб выключил зажигание, проверил, на месте ли сигареты, вышел из машины и не спеша направился к ней, чтобы путем мирных переговоров уладить разногласия с шофером генерал-полковника, а заодно порекомендовать ему держать ушки на макушке: ситуация, несмотря на достигнутый консенсус, оставалась достаточно острой.

В том, что касается семьи и брака, Андрей Родионович Пермяков являл собой редкий, едва ли не уникальный случай: он был убежденный холостяк со штампом в паспорте. Штампу этому было уже без малого тридцать лет; на соответствующей страничке он, штамп, был один-одинешенек, из чего следовало, что владелец паспорта — примерный семьянин.

Женился Андрей Родионович в возрасте двадцати трех лет — естественно, по любви, как это частенько случается с молодыми, не набравшимися жизненного опыта и не обремененными достойным упоминания капиталом людьми. Он бережно хранил воспоминания о первых десяти годах супружеской жизни. Все это было, разумеется, до крайности нерационально, глупо и несолидно, но чертовски здорово — потому, наверное, что сами они тогда были молоды и воспринимали друг друга и окружающий мир через хрустальную призму своей молодости. К концу первого десятилетия супружеской жизни жеребячий оптимизм пошел на убыль под давлением обстоятельств, а потом все как-то незаметно и очень резко изменилось, и о последующих семи годах Андрей Родионович старался не вспоминать. Именно эти семь лет превратили его, женатого человека, в убежденного холостяка.

Супруга его была хорошая и очень неглупая женщина, он тоже был не дурак и не числился в записных подлецах; они просто не сошлись характерами, причем до такой степени, что в один прекрасный день, спокойно обсудив проблему, пришли к общему мнению: продолжать жить под одной крышей — просто гробить себя, и ничего больше.

Пермяков в тот момент ожидал повышения, и развод был ему, что называется, не в жилу. Жена — хорошая, умная, рассудительная и так далее — охотно вошла в его положение, тем более что, как и он, никаких конкретных планов дальнейшего устройства личной жизни не имела, и разводиться ей было не к спеху. Он просто съехал, оставив ей все, что было нажито в браке (а нажито к тому времени было уже немало), и пообещав, что она, как и прежде, ни в чем не будет нуждаться.

Карьера его в ту пору развивалась весьма активно, за первой отсрочкой по необходимости последовала вторая, за второй третья, и так далее, пока разговоры о разводе не прекратились окончательно. Однажды, сидя в ресторане, они с женой откровенно, начистоту обсудили этот щекотливый вопрос и обнаружили, что такое положение дел целиком и полностью устраивает обоих. Суммы, выделяемые Андреем Родионовичем на содержание супруги, росли пропорционально росту его доходов — в этом он был честен, тем более что ему это не составляло никакого труда. На жизнь, причем непыльную, ей вполне хватало; она была умная, порядочная женщина с богатым внутренним миром, знала, чем себя занять помимо шоппинга, и достаточно сильно любила жизнь, чтобы не пытаться заграбастать все, чем располагал муж. По сути, в своей возрастной категории они являли собой пример счастливой супружеской пары, который, живи они вместе, был бы просто идеальным. Это была и дружба, и деловое партнерство, и военный союз, прочный настолько, что, когда того требовал протокол, они выходили в свет вдвоем, рука об руку, как настоящие муж и жена. Они просто исключили из своих отношений постель, совместный прием пищи и весь остальной быт — то, что, по сути, и принято называть семейным очагом. Руководство Пермякова об этом, разумеется, прекрасно знало, но, коль скоро все оставалось в рамках приличий, спокойно закрывало глаза на не имеющие значения мелкие нюансы. Женщины у него, конечно же, случались, как и у нее мужчины, но никто из них не провел в его доме больше двенадцати часов за один раз. Если организм чего-то требует, ему это надо дать, чтобы чувствовал себя нормально и сохранял работоспособность. Но жить с бабой под одной крышей — ни за что, никогда! Это был закон, это было табу, нарушать которое Андрей Родионович не собирался, потому что не хотел.

Сон его этой ночью был беспокойным, до самого утра его мучили какие-то путаные кошмары — не столько страшные, сколько тоскливые. Он то и дело просыпался, смотрел на часы и снова засыпал, а когда, в очередной раз открыв глаза, увидел, что за окном светло, а на часах без четверти шесть, решил: все, хватит, пора вставать.

Сказано — сделано. Прислуги Андрей Родионович не держал, хотя вполне мог себе это позволить. Потому что прислуга — это посторонний человек в доме, а в доме Андрея Родионовича Пермякова посторонний человек мог случайно или намеренно увидеть и услышать много такого, о чем людям с низким социальным статусом, в том числе и обслуживающему персоналу, знать вовсе не обязательно. А учитывая социальный статус самого Пермякова, можно было не сомневаться, что прислуживать ему будет шпион — либо кадровый сотрудник спецслужб, либо некто, завербованный ими уже после поступления на эту работу.

И потом, товарищи, домработница — это же снова баба!

Готовя себе холостяцкий завтрак, Андрей Родионович включил на кухне телевизор. Обычно, находясь в одиночестве у себя дома, он обходился без шумового фона, но после сегодняшней беспокойной ночи ему отчего-то вдруг захотелось послушать человеческий голос. Конечно, это была слабость, но слабость мелкая и вполне простительная, не чета привычке участвовать в парламентских дебатах под воздействием пары понюшек кокаина или просто ковырять в носу. Человек, если разобраться, целиком состоит из слабостей, и даже лучшие человеческие качества, наподобие любви к ближнему, патриотизма, гуманизма и прочих «измов» со знаком плюс, если посмотреть на них под определенным углом, суть не что иное, как слабость, причем слабость, с точки зрения выживания и продолжения рода, пагубная, самоубийственная.

Разбивая в шипящую на конфорке сковороду яйца, Андрей Родионович подумал, что манера пространно размышлять о не стоящих выеденного яйца пустяках, раздувая из каждой бытовой мелочи целую философскую проблему, тоже представляет собой слабость, дурную привычку. Приученный работать с постоянной полной нагрузкой мозг, получив передышку, не спешит ею воспользоваться и продолжает искать ответы на вопросы, которых ему никто не задавал. В такие моменты он напоминает мощную камнедробилку, которую забыли выключить в конце рабочей смены, и которая продолжает грохотать вхолостую, перемалывая занесенный сквозняком в жернова мелкий мусор и неосторожных насекомых. Данным свойством мозга наверняка объяснялся и сегодняшний беспокойный сон Андрея Родионовича, и это странное желание с утра пораньше включить телевизор — «ящик с дебилами», как обозвал его один комик, с которым Пермяков был целиком и полностью согласен.

Еще бы ему не согласиться! Так или иначе, прямо или косвенно, он был одним из тех, кто постепенно, исподволь превращал не только телевидение, но и другие средства массовой информации в средства поголовной дебилизации. Телевизор был и, несмотря на нынешнее широчайшее распространение интернета, до сих пор остается самым главным и действенным из этих средств. Человек приходит с работы или, как Андрей Родионович в эту минуту, встает с постели и идет на кухню готовить себе завтрак, и первым делом привычно вооружается пультом. Одно нажатие резиновой кнопки, и располагающей к раздумьям или общению с домочадцами тишины как не бывало: в дом, как банда налетчиков, врывается компания созданных умными, талантливыми людьми на потребу дуракам призраков. Призраки эти мутируют, изменяясь соответственно требованиям текущего момента. Те, которых режиссеры и сценаристы клепали в прошлом веке, то клали живот на алтарь отечества, то, когда прямая и острая необходимость в массовом самопожертвовании отпала, мучили себя и окружающих высосанными из пальца морально-этическими проблемами. Нынешние стали попроще: одни направо и налево дробят черепа, доказывая, что прав всегда тот, кто сильнее, другие непрерывно зубоскалят, и шутки их год от года делаются все пошлее, глупее и неприличнее. Они постоянно мельтешат перед глазами и дудят в уши, и человек не замечает, как превращается в попугая, тупо повторяющего услышанные по телевизору фразы, в тень, слепо копирующую манеру поведения людей, которых на самом деле никогда не существовало. Тень призрака, отражение отражения, безвольная марионетка без единой собственной мысли в забитой обрывками просмотренных по телевизору программ пустой голове — вот во что, по замыслу, он должен превратиться; идеальный, устраивающий любого политика электорат — вот чем после соответствующей обработки станет многомиллионная армия телезрителей.