Она была готова довольствоваться малым. Я положила медальон на горку вещей, предназначенных для сожжения, и похлопала по ней. Тогда она хотела сделать как лучше. Вряд ли она всю жизнь ждала, когда станет крадущимся, нуждающимся во внимании, надоедливым призраком. Может быть, она ненавидела себя за то, что творила теперь.

Огонь я развела на улице в старомодном очаге, которым мы почти не пользовались. Дома никого не было, и это оказалось мне на руку. Я не хотела, чтобы Хетта запротестовала против сжигания уггов или чего-то еще. Футболки, кстати, были довольно милыми. Кроме того, если бы предназначенные к сжиганию вещи отказались гореть, как некогда книга, я бы не хотела вызвать у кого-то нездоровое возбуждение. Когда огонь хорошо разгорелся, я побросала в него подарки Флоры один за другим. Они горели. От уггов исходила впечатляющая вонь. Исполнившись духом всепрощения, несколько отличающегося от прощения настоящего, я бросила в огонь священный табак. Затем связку сухого можжевельника, от которой огонь резко вспыхнул. Я всегда сжигала можжевельник, оставшийся от церемоний Поллукса. Мне нравился ароматный дым и то, как жадно пламя пожирало ветки.

Сидя у огня, я вдруг почувствовала себя одинокой. Было тяжело находиться наедине с призраком, о котором я не могла рассказать Поллуксу. Я задавалась вопросом, почему он не обращал внимания на моих призраков, а я не обращала внимания на его духов. Разве они не были одинаковыми? Я всегда принципиально отказывалась от участия в индейских церемониях, желая доказать, что отрицание их не делает меня менее оджибве. По той же самой причине Поллукс иногда выпивал. Он хотел доказать: то, что он индеец, еще не делает его алкоголиком. Активное нежелание Поллукса вступать со мной в разговоры о призраках не было проблемой его идентичности, но оно заставило меня задуматься: почему, если он верит в духов, то не верит в призраков? Я продолжала сидеть у очага даже после того, как все сжигаемое превратилось в пепел – кроме обугленных подошв уггов. Я подбросила в огонь еще дров. С наступлением вечера ветерок стал прохладным, но угли источали приятное тепло. Через некоторое время я услышала, как Поллукс въехал на подъездную дорожку. Он прошел через дом и вышел во двор, чтобы посидеть со мной. Затем он увидел полусожженные подошвы.

– Ты что, опять заснула, сунув ноги в огонь?

– Да, – подтвердила я. – Но у меня есть вопрос. Почему я верю в призраков, если не верю в духов? И почему ты веришь в духов, но не в призраков?

Он изучающе посмотрел на меня, приподняв бровь, и поджал губы. Наконец он кивнул и снова повернулся к огню.

– Дело не в том, что я не верю в привидения, – признался он. – Мне просто не нравится, когда люди рассказывают о них «страшилки» или просто произносят слово «призрак». А тем более сочетают его с именем умершего человека. Особенно последнее. Это неуважительно.

Я подалась вперед и уставилась на него, как на незнакомца.

– Ничего себе, – сказала я. – И это причина, по которой ты уходишь из комнаты при одном упоминании призраков?

– Конечно.

– Итак, ты говоришь мне, что веришь или даже – позволь уточнить – что знаешь о существовании призраков?

– Не призраков, а духов. Да.

– И вот я, преследуемая ими с ноября прошлого года, не осмеливаюсь говорить с тобой об этом после того, как ты меня оскорбил? Заметь, я не просила о помощи. Я думала, ты уйдешь. И ты действительно ушел в кусты.

– Так что же именно, – спросил Поллукс, – ты подразумеваешь под преследованием призраками?

– То, что сказала. Они меня преследуют.

– Буквально преследуют? И ты видишь призрака?

– Слышу. Флора…

– Ш-ш-ш.

– Вот видишь? Я не могу с тобой разговаривать. Почему?

– Ты же знаешь, я ушел из племенных копов после того, как арестовал тебя. И тебе известно, я вовсе не обладал рвением фанатичного стража закона. Так что быть полицейским в сфере культуры тоже не в моих правилах. Однако я все же тебе скажу. Все во мне протестует против того, что ты неправильно произносишь ее имя. Ты не можешь вот так прямо произносить его. Ты должна уважать мертвых. Кроме того, если она услышит свое имя, она может замешкаться по дороге на небеса, если она все в пути. И ты не должна привлекать ее внимание, когда она окажется на небесах.

– Почему?

– Она может подумать, что ты хочешь присоединиться к ней.

Это заставило меня замолчать.

– Вы, чиппева, придумали, как с этим справляться, – сказал Поллукс. – Я узнал об этом у Ноко. Вы добавляете «ибан» в конце имени умершего человека. Таким образом, он не узнает своего имени, а кроме того, это означает, что он находится в мире духов.

– Почему, черт возьми, я этого не знала? – прорычала я и пронзила Поллукса свирепым взглядом.

– Кому, как не тебе, знать традиции своего народа, – сказал он. – Я думал, тебе они известны, и у тебя есть причины не следовать им. Я и не догадывался, что это не так.

– Нет, я не знаю традиций! Я не росла с ними! Воровство еды было моей традицией! Мне так и не удалось узнать об употреблении «ибан» для имен умерших.

– О боже, прости меня. Я не хотел… думаю, ты могла бы сказать, попросить помощи.

Я молчала. «Возьми себя в руки, – думала я, – не дави на него. Он извинился. Мии го маану. Просто оставь это». Но мне так хотелось накричать на Поллукса, что пришлось прижать ладонь ко рту. Его вины здесь не было. Но все же…

– Зачем выходить замуж за специалиста по индейским ритуалам, если ты не можешь положиться на него, когда попадешь в беду? – тоскливо произнесла я.

– Я задавал себе тот же вопрос, – отозвался Поллукс. – Зачем жениться на человеке, занимающемся книжной торговлей, если не хочешь купить книгу?

Мы искоса посмотрели друг на друга, а потом начали смеяться. Довольно скоро мы уже были в спальне, в постели. В какой-то момент, задремав, мы услышали подъехавшую машину и голос Хетты, когда она отстегивала автокресло Джарвиса. Она хохотала на пару с другой женщиной. С Асемой. Они прямо-таки заливались смехом.

– Похоже, нынче будет забавная ночь, – хмыкнул Поллукс.

– Хорошо, что мы начали пораньше.

Мы посмотрели на потолочный вентилятор, который мне очень нравился. Его размытые очертания, едва видневшиеся в зернистой полутьме, действовали на меня успокаивающе.

– Я так рада, что ты установил такую штуковину.

– Я сделал это для тебя. Чтобы загипнотизировать. Чтобы ты всегда выполняла мои просьбы.

– И каковы твои просьбы?

– Ты знаешь, – ответил Поллукс.

– Думаю,