– Не веришь, – сказал воин с укором. –Клянусь Велесом, клянусь великим Сварогом, Ярилой, клянусь Белбогом и самимРодом, что не видеть мне вирия и своих родителей, если не доставлю тебя целым иневредимым в Киев к твоему брату Ярополку!

Клятва прозвучала страшная, воины даже переглянулись, одинпобледнел, чуточку подал коня назад. Но бородач смотрел уверенно, сидел гордо,голос звучал властно.

Это не рус, подумал Владимир, холодея. И не славянин. Ниодин рус, ни один славянин не произнесет такую клятву. Даже варяг не скажеттакое, дабы не оскорбить богов земли, по которой ходит. Уже хотя бы потому, чтопленник может умереть в дороге от хвори и тем самым клятва повергнет давшего еев подземный мир в когти Ящера.

– Добро, – сказал он с облегчением, – ясейчас открою ворота… Только пообещайте не трогать моего друга. Он сильноранен, истекает кровью. Не глумитесь над ним! Пусть умрет своей смертью.

– Договорились, – ответил воин поспешно.

Владимир соскочил на землю. Олаф с обнаженным мечом затаилсяу ворот, а на крыльце толпились челядинцы. В окнах мелькали испуганные лица.Кони, разогретые скачкой, кружили посреди двора.

– Все понял? – шепнул Владимир.

Он выдернул засов, створки подались. Олаф пятился, скрываясьза ними, Владимир быстро взял меч в правую, а левой тянул створку, показавшисьнаполовину.

Широкая улыбка бородача внезапно стала жестокой. Онпришпорил коня, тот ринулся в открытые ворота. Воины поспешно погнали конейследом, и Владимир перехватил меч обеими руками.

Глаза бородача расширились, но он не узнал, что обрушилосьслева, а Олаф отпрыгнул и занес меч для страшного удара уже по другому. Коньвнес страшно разрубленное тело во двор, следом вскочил еще один, этого досталВладимир, а затем поспешно выбежали из ворот. Всадников все еще трое, и они наконях!

– Один! – страшно вскрикнул Олаф.

– Перун! – крикнул Владимир еще звонче.

Всадники поспешно хватались за мечи, но те мгновения, когдаверили в сдачу беглеца, расслабили их руки, чужие мечи быстро поразили двоих.Третий наконец выхватил саблю, завертелся в седле, с двух сторон подступилистрашные, как боги войны, люди-великаны, их руки забрызганы кровью, а в глазахярость.

– Нам не нужна твоя голова! – крикнулВладимир. – Опусти топор. Где сам Варяжко?

Воин, бледный и с расширенными от пережитого страха глазами,огрызнулся:

– Скоро узнаешь!

– Слезай, – велел Владимир.

– Ты еще меня не убил, – бросил всадник.

На Владимира смотрело совсем юное лицо, безбородое, сголубыми испуганными глазами. Но голос отрока не дрожал, а щит и саблю ондержал крепко и правильно.

– Ты в самом деле из дружины Ярополка? – спросилВладимир недоверчиво. – Ты ж на соплях еще скользаешься!

– Я из его лучшей сотни, – ответил молодой воингордо. – И ты это узнаешь!

Неожиданно быстро он обрушил сильный удар. Владимир едвауспел отпрыгнуть, лезвие чуть не отсекло ухо. Воин напирал конем, снова и сновазамахивался, рубил, Владимир то подставлял меч, тот звенел и едва не выпрыгивализ рук, сабля оказалась тяжела, но владел ею молодец умело и сноровисто.

– Ты сам напросился… – процедил Владимир.

Но воин рубил с коня сильно, Владимир пятился, чувствовал,как смерть все ближе и ближе, но вдруг воин вздрогнул, выпрямился всем телом.Мгновение смотрел на Владимира остановившимися глазами, изо рта плеснула алаяструйка. Затем завалился лицом вниз.

Владимир сквозь грохот в ушах услышал голос:

– Знаю, ты хотел сам, но нам пора убираться.

Олаф уже бросил меч в ножны, ловил коней. Владимир наподгибающихся ногах обошел павших, только двое стонали и пытались ползти,раненные тяжело, остальные так и лежали в лужах крови. Торопливо собралкалиточки с монетами, поснимал золотые перстни. Судя по кольцам, все пятеро изстаршей дружины. Только старшим дружинникам дозволено носить золотые кольца набольшом пальце левой руки.

Он распахнул рубашку на груди бородача. В глаза блеснулатолстая серебряная цепочка, но вместо оберега тускло мерцал золотой крест. Таки есть: не рус и не славянин, а из подлых христиан. Потому и клялся так легкочужими для него богами.

Олаф нетерпеливо покрикивал. Владимир сорвал крест, золото ив аду золото, вырвал из уха серьгу с крупным рубином, а большой палец, скоторого не снималось кольцо с зеленым, как молодая травка, изумрудом,хладнокровно отрезал. На досуге снимет, за такой камешек можно табун добрыхконей купить.

Дальше всех лежал, раскинув руки в луже крови, молодойкрасивый воин. Из горла торчала стрела. Лицо было бледное, без кровинки, глазасмотрели недвижимо в небо. Но даже у мертвого на лице застыла надменнаягордость, даже перед лицом богов не забывал о своем знатном роде. Доспех на нембыл дорогой, искусно подогнанный, украшенный серебром и золотом. Кольца и перстниснялись легко, но один палец все же пришлось отхватить, Олаф коней удерживал струдом, они храпели и вздымались на дыбы, чуя кровь хозяев, викинг изнемогал внепривычной схватке.

Владимир помахал челяди:

– Собирайте добычу! Оружие, доспехи – ваши.

Он с разбегу запрыгнул на коня. Олаф вскрикнул завистливо.Один молодой мужик решился выйти к воротам. Глаза быстро и жадно пробежали подобротной одежке дружинников.

– А что сказать, когда приедут… остальные?

– Мы все забрали, – бросил Владимир. Он кивнул наубитого бородача: – А этого закопай быстрее. Вместе с собаками! Это христианин.

Мужик сказал деловито:

– В такую жару этот бугай провоняет все окрест.

Кони, еще не остывшие от скачки, пошли резво, ровнымгалопом. В поводу скакали следом трое заводных коней. Олаф скалил зубы, викингвсегда наслаждается настоящим, Владимир пугливо прислушивался, приподнимался встременах, заглядывал через верхушки кустов.

И жаль, что не Варяжко привел этих: можно бы сразуизбавиться от лютого врага, и хорошо, что не Варяжко: при нем народу побольше,да и сам Варяжко не даст себя сшибить стрелой, да и не попадется так глупо вворотах.

Олаф скакал, судорожно впепившись в коня, как клещ, бледныйи напряженный. Конь чужой, к тому же наконец-то настоящий конь, а не рабочаякляча, которых они покупали или меняли раньше. Этот конь в самом деле рождендля скачки, для схватки грудь в грудь, под коленями чувствуются настоящие тугиемышцы боевого коня…

– Семеро! – воскликнул он внезапно.

– Что? – не понял Владимир.

– Семеро, говорю! – крикнул Олаф снова, он неповорачивал головы, пугливо пригибался под проносящимися над головой толстымисучьями. – Мы вдвоем срубили семерых! Об этом будут говорить и петь.