В этот самый момент в очередной раз хлынул бодрящий дождь. Мне самой маячить под открытым небом в ожидании совершенно не хотелось, поэтому решила переждать в гриль-домике.

Из него как раз было прекрасно видно крыльцо.

Войдя в указанное помещение, я с немалым удивлением обнаружила, что оно-то как раз не особо вылизано. То ли Алсушка оказалась все-таки лентяйкой и неряхой, то ли, что мне лично представляется более реальным, домиком особо никто не пользовался. Не то чтобы в нем царил бардак, но и о стерильности можно было не думать.

Мои мысли пустились если не вскачь, но уже рысью.

Не теряя времени, я принялась осматривать помещение, ныряя, как суслик, – под диван, ползком по полу – и взгляд в окно, вокруг гриля и столика к нему, под гриль, в топку – и снова зырк в окно. Главное – сигнал не пропустить.

Пусто, пусто, пусто.

А вот и есть!

Вот это да! Я трепетной рукой извлекаю из пыльного угла не что иное, как серьгу, которую прекрасно помню еще во-о-о-от такусенькой… кроме шуток, да, это та самая, грубая, чуть ли не кованая, серебряная, с какими-то то ли рунами, то ли свастиками. Та самая, которая для того, чтобы «лучше видеть», из уха друга моего детства, Романа Озолиньша.

«Таня, ты гений. И одновременно полная дура, – бичевала я себя, – почему ты сразу не осмотрела домик? Вот разгадка того, что крови в коттедже практически не было! Да, но здесь-то она где?»

Увы. Я перерыла и перевернула все подушки. Я перетряхнула коврики. Я влезла с ногами в гриль, подсвечивая себе смартфоном, – ничего, буквально ни синь пороха!

Снова облом, пусть и не полный, но крайне обидный.

Это снова все любопытно, концептуально, даже элегантно, но совершенно ничего не объясняет!

Ну не может, не может этого быть. Ну, предположим, вот наносится смертельный удар, вот человек падает. Кровь должна быть, просто обязана! Но где же она?

От отчаяния я снова полезла было в гриль, но не успела погрузиться в работу – и золу – целиком, как кто-то деликатно похлопал меня по пятой точке.

– Джаночка, я все понимаю, но вылезай и иди под окно, – явно еле сдерживаясь, попросил Папазян, – я весь измахался. Прокурорский переживает. Пошли скорее.

– Прости-прости-прости, сейчас только умоюсь.

– Да оставь. Сойдет за камуфляж.

Я, как была, пятнисто-полосатая от сажи, помчалась под окно. Гарик порысил внутрь.

Из-за окна я видела, как размещали манекен, как освобождали Римме руки, разъясняли права, настраивали видеозапись. Мадам Еккельн-Озолиня выглядела так, как будто не особо принимает участие в происходящем, кивала и расписывалась машинально, смотрела преимущественно в пол. Меня поразило ее полное спокойствие. Она выглядела, как при нашей первой встрече, безупречно, но вид у нее был как у человека, измученного долгой болезнью, уже на пороге вечности, когда появляется надежда, что вот уже скоро конец страданиям.

Итак, поехали.

Римма, постояв, двигаясь как на ходулях, приблизилась к ковру, протянула руку, сняла кортик. Потянула рукоять. Еще раз потянула, но сильнее. Дернула изо всех сил.

Она даже не знала, как он вытаскивается из ножен.

Понимая, что и видеозапись, и множество глаз бесстрастно фиксируют ее бессилие и ложь, Римма бросила кортик, осела на пол и беззвучно расплакалась.

– Вот что это было?

– Есть такие особочки и особи, которые полагают, что любовь покрывает все, – философски поведал Гарик.

– А ты так не считаешь?

– Конечно, все покрывает, успокойся. Кроме экспертиз и следственных экспериментов, – огрызнулся он, – ладно, признаюсь. Я заранее знал, что все это чушь.

– Откуда?

Он постучал пальцем по лбу – и спасибо еще, что по своему собственному:

– Во-первых, имею глаза, уши и мозг. Во-вторых и в главных, докапывался до эксперта, ну, который осматривал торс, он меня все завтраками кормил, типа, и другие дела есть, вечно ты норовишь без очереди, и так вола пинал… потом припер его к стенке, он и давай жаловаться: что, Папазян, вяжешься к человеку, ну и так же все ясно, мол, здоровый лоб бил. Не исключено, что со спецподготовкой… Я ему: что значит «здоровый лоб»? Мол, а женщина исключено?

Он замолк, выполняя рискованный маневр.

– Ну, ну? – нетерпеливо подбодрила я.

– Вот тебе и ну. Вероятность есть, говорит, где-то ноль целых хрен десятых, а то и поменьше. Раневой канал идет практически под идеальные девяносто градусов, чуть ли не образцовая фехтовальная флеш-атака, обыватели крайне редко так холодным оружием оперируют. Как-то так.

Остаток пути мы провели в полном молчании.

Выходя из машины, я пожелала Гарику хорошего отдыха и передала самые теплые пожелания счастья молодоженам.

– Обязательно передам. Отдельный тост за тебя поднимем, даже не сомневайся, – пообещал он.

– Слушай, а с Риммой-то что думаешь делать?

– А ничего, – мстительно заявил он, – вот пусть посидит и поскучает, подумает над своим поведением, может, и поумнеет на старости лет. Бабушка-потрошитель, тоже мне. Вернусь – разберемся. К тому времени, возможно, и реальный убийца подтянется.

И умчался в синие дали, где его ожидали горы, накрытые столы, армянские вина и всеобщее веселье.

Дома я заварила себе кофе и принялась наводить окончательный блеск на жилище. Пожалуй, впервые мне пришлось пожалеть об аккуратности людей, которые делали мне ремонт, – если бы следы их трудовой деятельности были бы посущественнее, то уборка и воссылание проклятий неряхам заняли бы куда больше времени и, по крайней мере, все мои мозговые ресурсы. А так я очень быстро покончила с этим, устроилась на кухне со свежей чашечкой и, чтобы окончательно успокоиться, включила один из старых добрых ужастиков. Под руку попалась бумажка с буковками, я в сердцах смяла ее и отбросила в угол.

«По-моему, мы вернулись к тому же, с чего начали, – раздумывала я, делая глоток за глотком и по мере возможности сопереживая очередной жертве, – осень, сплин и… имя… имя… имя?!»

Вот я даю.

Я подобрала бумажку, расправила ее – и рассмеялась тихо, на грани истерики. Ну