– Потом мне телефончик бригады дай, – попросил Гарик, – а насчет транспорта не беспокойся, группа на отдельной машине поедет, а я за тобой могу заскочить.

– Если так, тогда я, конечно, участвую, – без малейшего воодушевления отозвалась я.

Ну вот, всю песню испортил капитан.

Ладно, надо же доразобраться и доформулировать. Что тут у нас?

«Я, Римма Алексеевна Озолиня»… ах ну да, тут она вся из себя мужняя жена, на «заданные мне вопросы показываю следующее». И что же ты тут напоказывала-то? Она на полном серьезе утверждала, что «из внезапно возникшей неприязни» нанесла дочери удар холодным оружием – кортиком, после чего… ну, в общем, совершила то, о чем так обстоятельно рассказывали Ольгины сокурсники как о своем «подвиге». На вопрос о том, признает ли вину и раскаивается ли, ответила сугубо положительно. Мотивы указала материальные. Внезапно выяснилось, что у девушки еще со времен заграницы какая-то суперстраховка жизни на внушительный чемодан евро…

«Н-да-а-а, не придерешься. Просто, лаконично, по делу. Даже более чем. Если ограничатся бесплатным адвокатом, то прокатит, еще как. Впрочем, какая мне-то разница? Если официальное следствие устраивает, меня тем более».

Ага, подняла голову то ли совесть, то ли отсутствие ее, а вот и повод: Роману-то теперь деньги на адвоката понадобятся.

Ах ты ж… и точно.

Ну вот зачем я об этом вспомнила? Теперь мои манипуляции с картой и гонораром казались мне полным свинством. Получается, забрала себе деньги за то, что в итоге привело заказчицу за решетку, причем как бы и независимо от результатов моего труда. Ну просто некрасиво и некультурно!

Было уже довольно поздно, когда меня деликатно попросили очистить кухню, и я получила возможность полюбоваться плодами по-настоящему профессиональной работы.

Да, это впечатляло, кроме шуток.

Ни шовчика не было видно, ни морщинки, все подогнано до тонкостей, а об углы можно было порезаться – даже о внутренние.

– Вы прямо маги и чародеи.

Алексей смутился:

– Вы слишком добры. Да и очень хорошо стены подготовлены, безукоризненно, профессионально. Сами старались?

– Нет, Роман Эдгарович.

– А-а-а, – протянул Алексей с уважением в том смысле, что этот может, – то-то я смотрю. Ну хорошо, я думаю, еще полтора часика, не более. Вы как, не устали? А то превратили вашу квартиру в ночной муравейник.

– Нет, нет, не беспокойтесь.

Да уж, в таком состоянии лучше хоть какая-то компания, нежели полное одиночество.

В ночи уже пришло сообщение от Вадика: все верно, на флешке была информация, она уничтожена, но неумело, и кое-что удалось восстановить. Завтра кинет в почтовый ящик, если меня не застанет. Что я большая забавница (?!) и что он искренне надеется, что это я буду смотреть не одна (?!!).

Кухню быстро и споро приводили в состояние, близкое к идеальному, делать мне было ну совершенно нечего, и я совершенно машинально набрала в поисковике два слова… ну да, Роман Озолиньш.

Практически немедленно выяснилось, что он любимец фотографов, и, к слову, в отличие от своей падчерицы, он получался на фото куда приятнее, чем можно было ожидать.

Возможно, дело в том, что в основном его выхватывали в процессе какого-нибудь очередного рывка, позиции по стрельбе или даже взятии барьера на лихом коне. Хотя и просто на рекламных и статусных фото он выглядел невероятно. Даже не верилось, что мы лично знакомы.

Примечательно, что в латвийском сегменте интернета его изображения встречались просто на каждом шагу, но лишь до определенного времени, а далее – тишина.

Как интересно, что это?

Поисковик услужливо подсунул мне пред очи первую полосу какого-то желтоватого латвийского таблоида пятилетней давности: из-за решетки Роман Озолиньш смотрел в камеру, вздернув подбородок и чуть ли не вывалив язык. Прям покойный Чарльз Мэнсон. Руки стянуты «браслетами».

Тут же, на сайте, был размещен видеоряд с пояснениями на латвийском – непонятными, но так экспрессивно нарисованными, что было понятно: написано нечто шокирующе-возмущенное. Я запустила автопереводчик, но то ли вследствие несовершенства алгоритма, то ли потому, что журналист, писавший текст, использовал изысканный жаргон каких-то особенных латвийских притонов, автоматический перевод ничего связного не дал. Только разрозненные слова из ряда: «старых солдатах», «особом цинизме», «грубом нарушении», «бесчеловечности», «сроком до пятнадцати лет».

Видеоматериал тоже мало что прояснял. Суть видео была также не совсем ясна: вроде бы какой-то город, старперы в серых шинелях с эсэсовскими нашивками, молодчики в беретах со свастиками, у всех в руках гвоздички. Оцепление – по всей видимости, полицейские, потому что в полном облачении и в светоотражающих жилетах. За оцеплением – шумящие люди с российскими и почему-то израильскими флагами. Вся развеселая серая компания бодро бредет к какому-то монументу: на высоченном белом столбе – грубо сделанная монструозная тетка зеленоватого цвета держит в воздетых руках три огромные золотые звезды, сложенные в кучку…

Все превесело, как на похоронах. Но тут раздался свист, вопли, камера начинает прыгать, падает, за кадром – возня, ругань на двух или трех языках, звуки ударов.

Следующие кадры – уже в каком-то кабинете. Человек, похожий на Озолиньша – более точно определить трудно из-за того, что физиономия у него сильно попорчена, – шепелявя и шлепая разбитыми губами, грубо отвечает кому-то что-то по-латышски, сдабривая речь матом, утирает кровь скованными руками. Кто-то с силой отводит их от лица, чтобы съемке личности не мешал, камера резко наезжает – и тут я вижу…

Приве-е-е-ет!

На сбитой в кровь руке красуется кольцо Намейса.

Я уронила голову на стол и какое-то время так и сидела, уперев лоб в прохладное дерево.

Запретив себе вообще все мысли, сходила за лупой, перемотала видео, максимально увеличила его. По ходу, это то самое, что было на Ольгиной руке и сейчас в сейфе у Гарика. По крайней мере, третья слева бриллиантовая капелька отсутствует.

Я посмотрела на дату выпуска: почти пять лет назад. Я снова полезла в интернет: догадка моя подтвердилась, именно с того периода произошла глобальная смена направления фотообъективов. После этой даты изображения Озолиньша в интернете уже не мелькали.

Так, спокойно. Во-первых, это еще ничего не значит, даже вот этот отсутствующий