и сольётся воедино, она не могла угадать наверняка, что он испытывал. Но в их самый первый Разлив, когда она была ещё слишком молода и восторженна, слишком влюблена, а его раны были ещё слишком свежи, они много говорили здесь – о том, что было прежде… о том, что предстояло исполнить… о жертве. Когда Амахисат узнала Секенэфа ближе, в нём давно уже не было страха перед ежегодной жертвой, а благоговение, которая могла испытывать смертная, привычная, часть его сути, уже тогда не было таким ярким.

Она жалела, что не знала его раньше, что всё лучшее, чем он был не как Император, но как рэмеи, как мужчина, досталось другой и с той другой ушло на Берег Мёртвых. Надежд воскресить это давно уже не осталось. То были сказки для юных дев, считающих себя достаточно сильными и прекрасными, чтобы пробить даже самый крепкий доспех бесстрастности и разбудить чувство любого смертного.

Дело было не в доспехе. Всё в мире, умирая, возрождалось, но не всегда в прежнем качестве. И того Секенэфа, которого знала Каис, уже просто не было среди живых. Но был друг Амахисат, верный и уважающий её партнёр, вместе с которым они сумели осуществить для страны даже больше, чем он успел со своей первой царицей. Ей удалось смириться… Смириться с его не-любовью к ней было проще, пусть когда-то и мучительно – проще с тех пор, как она увидела его изнутри, поняла, что ему просто нечем полюбить другую женщину. Не существовало более на Берегу Живых того, прежнего мужчины, кто был бы на это способен, – остался только Император, исполняющий свой долг.

С чем смириться было нельзя – это с его не-любовью к кому-либо, кроме Хэфера. Супруг был мёртв, но ведь отец – нет! Однако же ни Ренэф, ни тем более Анирет, которой, может, лучше было бы и вовсе не рождаться, не значили для него даже половины того, что значил их с Каис наследник… А изменилось это лишь в последний год – в год, когда он потерял старшего сына и сумел, наконец, обратить взор к двум другим своим детям.

Ранить Секенэфа было по-своему больно, видеть его надломленным и потерянным – страшно. Но боль пробуждала и оживляла, и трансформация подчас была необходима. Боль открыла врата к новой жизни… которая теперь могла вот-вот рассыпаться в прах.

Потому что Богам было угодно, чтобы Хэфер Эмхет вернулся на Берег Живых. Вопреки всему возможному.

При этой мысли Амахисат невольно споткнулась, сбилась с шага. Секенэф успел подхватить её под локоть, перехватив свою корзину с подношениями другой рукой. И столько в его взгляде было самой простой, земной заботы, что на несколько мгновений сердце подвело её и чуть не подвёл разум. Безумный, глупый порыв охватил её – броситься к нему, признаться: «Да, это я, я убила твоего сына чужими руками. Только живи, живи дальше, прошу! Живи для нас!»

Но она знала, кем была. А та молодая вельможная дама, которая едва только вступила на путь царицы и бесконечно восхищалась своим Владыкой, которой и в голову бы не пришло навредить ему даже косвенно во имя сколь угодно высоких целей, давно уже сгинула.

Амахисат чуть улыбнулась и кивнула ему – всё хорошо.

Вместе они вошли в темноту древнего святилища, живую и ждущую. И здесь всякие мысли истаяли, уступив место ритуальной тишине в пространстве и в разуме. Рука об руку они обошли каменный зал – затеплили светильники и жаровню, разложили подношения, воскурили благовония, размыкавшие оковы разума. В пещерах было прохладно, но физические ощущения отступали всё дальше по мере того, как восприятие расслаивалось.

Свет, разгонявший первозданную тьму, был маяком для Божеств и духов, которым после великой трансформации непременно надлежало вернуться на землю, гармонично, согласно Закону. В эти ночи празднеств – и особенно в текущую, в самую первую и самую тёмную – весь рэмейский народ будет разжигать огни, помогая новому солнцу родиться и найти дорогу сквозь мрак небытия.

Из-под земли, как раз под центральным алтарём, били два источника – то самое хрупкое отражение священных вод, текущих на грани миров. Всякий ритуал отражал событие или явление подобно тому, как физическое тело повторяло структуру мира, в котором было рождено. И сакральное знание о том, что до́лжно совершить, о том, что ни один жест, ни одно слово не были случайны, позволяло делать немыслимое возможным, гармонично направлять энергии Мира, открывая для них благое русло. В этом и заключалась священная власть, злоупотребление которой могло привести к катастрофе – и уже приводило в прошлом.

Одной из древнейших рэмейских легенд, по-разному пересказываемой в разных уголках Обеих Земель, была легенда о Тамерской львице, разрушающей Силе солнца – воительнице Сахаэмит, обратной стороне всеблагой Золотой. Говорили, что когда-то земные народы решили пойти против Закона Амна и нарушить порядок вещей, что именно тогда изменился лик континента, а плодородные некогда земли стали песками Каэмит и Великая Река несколько раз меняла своё русло. Говорили ещё, что как раз тогда народы потеряли Любовь – понимание гармонии течения энергий, которые умели направлять, – и Любовь обернулась к ним своей разрушающей гранью.

Никто уже не помнил, что именно было совершено, и какие события вызвали ярость солнца. Но защитница Трона Владык, самая любимая из порождений Амна, едва не уничтожила все народы, когда бы не хитрость и мудрость Тхати. Не кровью земной, не кровью рэмеи и людей напоил её Господин Удачи, а красным пивом – ныне одним из излюбленных ритуальных напитков, заменивших настоящую кровь диких обрядов древности. В этой части легенды была отражена смена земных ритуалов.

В старейших священных текстах Звезда Богини, восходившая прежде солнечной ладьи Амна и знаменовавшая собой начало Разлива, не всегда была благостной. Некогда, на заре времён, задолго до зарождения традиции ритуалов умиротворения Богини, её восход знаменовал собой и разрушение. И потому никто из Владык Таур-Дуат не забывал, в чём заключалась его сакральная роль – не только напитать землю своей Силой, но и умиротворить стихии, направить их на процветание и защиту.

Когда-то это требовало жертв… И пусть ритуалы видоизменились, жертвы – той жертвы, о которой мало кто знал, – требовало это и теперь. Сила Ваэссира была велика и даровала множество чудес. Его жизнь была жизнью Обеих Земель, и не только фигурально.

Сколько Владычиц приходило сюда прежде, чтобы впустить в себя Силу и Любовь Богини и пробудить всю мощь Ваэссира, дарующую жизнь на новом витке! И все они знали, как знала и Амахисат, о цене этого блага, неизбежной, неумолимой – о всё более скором угасании смертной формы, бывшей сосудом для пробуждённой