где не так. Ему не верили и спорили с ним до хрипоты… но он всегда прав оказывался. Странно? Не для того, кто с танками разговаривает.

А в семьдесят третьем он исчез. Ну, для меня исчез. Никто мне не докладывал, понятно дело, что там с ним сталось, но уже через пару неделю на полигон прискакал тот самый наш майор-куратор – уже, правда, полковник, при орденах и сединах. Честно говоря, я ему обрадовался тогда, потому что с исчезновением Найдёнова потерял… как бы это так сказать, чтобы для танка нормально звучало… стержень? Смысл жизни? Без Найдёнова я словно переставал быть собой, Тэшкой. Мы с ним на полигоне пересекались-то нечасто, но я всегда чувствовал, что он рядом, понимаете? А теперь – не чувствовал. Не было его.

А майор… то есть полковник потряс своими бумагами перед носом моего тогдашнего начальства – и меня перевезли в какую-то военную часть, с виду – погранцовую, а на деле – кто ж его знает, погранвойска-то под КГБ, как известно, ходили.

Меня закрыли в боксе, и ещё с полгода вокруг меня водили хороводы странные типы с кучей столь же странной аппаратуры. Что хотели, я так и не понял – да уже и не интересовался особо. Без Найдёнова, без полигонного шума-гама я начал… засыпать. Ну как это ещё назвать-то? Соседей в боксе – нету никого, в той части из «брони» только пара БТРов были. Ни один из тех гражданских в халатах, что вокруг меня прыгали, даже близко на Найдёнова похож не был, поговорить не с кем. И вот так, постепенно и тоскливо я… заснул.

Сколько я так проспал, что происходило в это время – не знаю. Могу только догадываться. Но в какой-то момент я проснулся, точнее, начал просыпаться… И спросонья силился понять – где я? Это было что угодно, только не бокс в той странной части.

Я украшал собой бетонный постамент у шоссе. А внизу, у постамента, стояла девчонка. Вот так на взгляд определить возраст детей я, конечно, не могу, все они для меня – мелкотня, но этой я бы дал лет тринадцать. Как дочке одного капитана на полигоне.

Аккуратненькая, с двумя русыми косичками, в жёлтой футболке с какой-то мультяшной рожицей, джинсах и белых кроссовках… и с красной гвоздикой в руке.

А ещё она была не одна. Товарищ её – сама противоположность, босой, в джинсовых шортах и завязанной на пузе узлом клетчатой рубашке… Упрямые чёрные вихры, царапина на щеке и подживающая ссадина на коленке, как сейчас помню. Это звучит смешно, но… как раз он-то меня и разбудил. Вот прямо как Найдёнов когда-то. Ладошкой по броне похлопал, забравшись на постамент, и прошептал: «Привет, танк».

Вот только, в отличие от Найдёнова, он меня не слышал.

А потом он схватил протянутый девчонкой цветок и полез на меня.

– Ди-им… ты прямо в дуло обещал засунуть, помнишь?

– Сама ты «дуло»! Это ствол пушечный! – фыркнул мальчишка и по второму катку ловко забрался на крыло с левой стороны. Потом с видимым удовольствием потопал босыми ногами по тёплой броне и полез на башню.

– Ди-им, осторожней!

– Блин! Светка! Я ещё никуда не упал, а только собираюсь… – Пацан оседлал ствол пушки, рывками двинулся вперёд и вот тут-то, взмахнув руками, картинно завалился вбок… чтобы благополучно повиснуть вниз головой, уцепившись за ствол скрещёнными ногами.

Впечатлившаяся девчонка издала пронзительный визг, который сама же и прекратила, зажав рот ладошками.

– Дурак! – пискнула она наконец.

– Ага! – жизнерадостно согласился мальчишка, сунул гвоздику в зубы и, ухватившись за ствол руками, с ловкостью обезьянки полез к цели своего «путешествия».

– Димка, ну ты совсем дурак!

– Дурак, дурак… – Димка уже добрался до цели и пристраивал гвоздику в ствол, бормоча вполголоса, явно не для ушей подруги: – Зато я на танке, а Светка внизу торчит. А ты, танк, хороший. Тёплый.

И где-то в этот момент я проснулся окончательно. До этого я всё ещё «плавал» в оцепенении, удивляясь происходящему, а тут словно лампочку внутри включили.

Первая мысль была вредная – вот очень захотелось расстопорить казённик по-походному, чтобы пушка плавненько так начала опускаться вниз… Вот визгу-то будет!

Или башней слегка покрутить?..

А потом я понял, что я могу это сделать! Я был не наблюдателем, не «тридцать тонн уральской стали», я был живым!

Я был собой, Тэшкой, охотником на зловещего Белого «тигра».

Мысли защёлкали, как передачи. В баках литров семьдесят солярки. Нет аккумуляторов – но можно попробовать просто провернуть коленвал… Да я вообще мог завестись и уехать нахрен!

Димка тем временем пристроил-таки гвоздику в стволе и, конечно же, опять отпустил руки, повиснув вниз головой. Девчонка уже как-то ритуально взвизгнула и выдала в очередной раз «Дурак!»… А меня накрыло чем-то старым, жутким и изрядно забытым за время службы на полигоне и долгого-долгого «сна» без сновидений.

Танкам, вообще говоря, сны и не должны сниться. Но происходящее «здесь и сейчас», когда я проснулся, вдруг стремительно начало напоминать натуральный человеческий кошмар.

В башню как будто упёрся чей-то прицельный взгляд и…

Впереди за шоссе было поле, по его краю тянулась лесополоса, а прямо напротив меня – просвет, который медленно затягивал белый, густой, знакомый туман… И взгляд был именно оттуда.

А потом из тумана плавно и совершенно беззвучно начал выдвигаться ствол «ахт-ахта», увенчанный массивным набалдашником дульного тормоза. Снежно-белый ствол, белая башня…

Это был глюк! Слишком долго я был среди людей и знал, что у них такое иногда бывает, но чтоб у танков… Ведь я чётко понимал, что проснулся, ожил, пришёл в себя. Или всё-таки сон?

На улице была тёплая весна, но мне вдруг стало… холодно, так что броня покрылась изморозью. Димка ойкнул и начал быстро-быстро съезжать обратно к башне. И тут я услышал: ревели все семьсот лошадей тигриного «майнбаха», смачно лязгали гусеницы… а потом пушка Белого полыхнула огнём, и над моей башней с противным шелестом просвистел снаряд!

Димка уже был на башне, точнее, он упёрся тощим задом в маску пушки… и он, испуганно замерший, явно видел то же самое, что и я! А стоящая у постамента девчонка – нет.

– Ди-им, ты чего?

Мальчишка издал в ответ какой-то нечленораздельный звук, а я вдруг понял, что Белый – ну а кто же ещё это мог быть, кроме моего врага! – сейчас сделает то, что не смог тогда, в феврале сорок пятого – тупо пристрелит меня на этом дурацком постаменте! И меня, и этого смешного пацана…

И тогда я чистым усилием воли провернул коленвал дизеля, а тот радостно взревел, как будто не на холодную и вообще только этого и ждал! Воткнув заднюю, я удивительно легко съехал со своего «пьедестала»… и вот