— Да уж, в этом тебе нет равных, — согласился участковый. — Итак, если принять это за рабочую версию. Пойдём дальше. Кто у нас в Сосновке курит табак, кроме твоего соседа дяди Ильи?

— Понятия не имею. Всегда считал наше село, да и Фащёвку тоже, благополучными в плане опасных курильщиков. Никто особо по лесам с сигаретой не шастает. Все понимают, что живут в окружении леса и, случись пожар, многим не поздоровится. Поэтому с огнём привыкли обращаться осторожно. Если кто забредает, только приезжие. И то чаще в грибной период, осенью, когда летняя жара спадает.

— Если взять, к примеру, дядю Илью, — принялся рассуждать Денис, — получается полный абсурд. Зачем ему тебя выслеживать и бить по голове?

— То-то и оно, незачем.

— А ты с ним, кстати, не говорил о брате, перед тем как идти в лес с металлоискателем?

— Конкретно о брате — нет. Только вскользь. Не мог же я ему напрямую заявить, что собираюсь искать противоастматический баллончик, который могли отобрать у Антона. Дядя Илья ещё подумал бы, будто я умом тронулся. Поэтому сказал, хочу попробовать найти в барском парке остатки движков, чтобы разобрать их и сдать в скупку провода.

— И что он?

— Сказал, только время зря потеряешь. В девяностые, когда совхозное хозяйство развалилось, народ кинулся на тот заброшенный полигон, где движки складировали. И всё, до проводка, растащили и давным-давно посдавали. А я как бы между прочим уточнил, не рядом ли, на Табачной заимке, его брат сгинул. Тут дядя Илья прямо весь затрясся. Слышать, говорит, о нём не хочу, супостате. Сгубил мою Табакерочку, гад. Если и сгинул где в зыбучем песке, туда ему и дорога. На том я и закончил. Бесполезно убеждать людей, что нет на заимке зыбучего песка. Всё равно боятся её, стороной обходят. Поэтому и я не соображу никак, кто мог выследить меня на заимке.

— Хм, табак… — в свою очередь задумчиво поскрёб затылок Денис. — Кто ж его ещё курит, кроме дяди Ильи? Так, навскидку, и не вспомнишь. Ладно, Виталь, тему ты мне подкинул для размышлений. Попробую повыяснять.

* * *

— Виталя, — окликнула внука Анастасия Петровна, зайдя в дом.

— О, бабуль, привет, — отозвался из кухни Виталий, домывая посуду после чаепития с другом.

— Вот хорошо, что застала тебя, — улыбнулась пожилая женщина. — Приходите вечером с Алей на оладушки.

— Придём обязательно, бабуль.

— Вот и славно, — обрадовалась Анастасия Петровна.

— Ба, — окликнул Виталий повернувшуюся к двери бабушку, — а ты помнишь ту ночь, когда Антон погиб?

— Чего это ты, вдруг, вспомнил? — встревожилась пожилая женщина.

— Да так, что-то разговорились с Денисом, — пожал плечами Виталий.

— Чего там вспоминать, внучок, — нахмурилась Анастасия Петровна. — Горе большое и для Оксанушки, и для Ильи приключилось. Вроде бы и не сравнить их беду-то. Оксанушка мужа потеряла, а сосед наш всего лишь собаку. Да всё одно, для обоих горе одинаковое. Илья ведь с тех пор как родителей похоронил, один жил. Брат всю жизнь по тюрьмам. Только и была у него собака эта. Щенком осталась от прежней. Ту тоже Табакеркой звали. Нравилась, видать, Илье такая кличка.

— А женат он не был?

— Илья-то? Нет, внучок. Привечал он, правда, женщину одну из Никольского. Овдовела она аккурат в тот год, когда Илья родителей схоронил. Они, бедолаги, от горя ушли один за другим. Игнашка, младший-то, у них любимым был.

— Тот, что по тюрьмам?

— Тот самый. Любили Игната мать с отцом так, как сроду детей не любят. Твой дед, бывало, говорил: «На Божничку его только вешать, вместо иконы». Они и правда чуть ли не молились на него. Слов нет, Игнат да Игнат. Евдокия, мамаша его, на каждом шагу младшенького нахваливала. Мол, самый сильный он у нас. Он и впрямь сильный был, жуть. Росту-то небольшого, как и брат, но жилистый. И в драках ему равных не было. В клубе из-за девчонки сколько раз пацанов голыми руками в кровь разбивал. Только та девчонка всё одно за него не пошла. Это же мать Антона была. Они с мужем потом на Север уехали, на заработки. Антошу нельзя с собой было, с астмой-то. Вот его и оставили на бабку с дедом. Ну, про Антошу ты всё знаешь, — улыбнулась своему многословию пожилая женщина. — Про что я говорила-то? А, про Игната. Как мать его всюду нахваливала. Он и сильный-то у нас, и самый красивый. А на самом деле, какой уж там красивый, — усмехнулась Анастасия Петровна. — Обычный был мальчишка. Волосы чуток в рыжину. Это уж сердце материнское видело его по-иному, не как другие люди.

— А с братом они похожи были?

— В том-то и дело, что похожи, — оживлённо подтвердила бабушка. — Но Илью мать ни разу в жизни на людях не похвалила. Он спокойный был, учился хорошо. На бухгалтера выучился. Сперва в совхозе работал; потом новые хозяева его в «Агрофирму» позвали. Оттуда и на пенсию вышел. Илья на пять лет старше брата. И чем больше они взрослели, тем сильнее похожими становились. Только Игнат посмуглее чуток был. А после уж, никто не знает, каким стал. Мы его в деревне давным-давно не видали. Он ведь сразу после армии в тюрьму-то угодил. И потом так и мотал срок за сроком.

— За что его сажали?

— Точно не знаю, внучок. Вроде за кражи или за увечья. А потом слух прошёл, будто убил кого-то. И ему большой срок дали. Евдокия от горя слегла, словно почуяла, что не дождётся любимого сынка. А вслед за ней и муж вскоре убрался. Но оказалось, ещё не все беды он своими гнусными руками сотворил. Сбежал да к брату заявился. Не знаю уж, что между ними произошло. Может, Илья его в дом не пустил, может, ещё что. Только на следующее утро Илья седым сделался. До того убивался по своей собачонке, прямо лицом пожелтел. Первое время даже с памятью нелады случались. Бывалочи, глядит на кого-нибудь из соседей и не помнит, как зовут. Нас-то, кто постарше, ещё худо-бедно признавал. А вот с молодыми совсем беда. Пока не скажут ему, к примеру: «Это же я, Оксана», нипочём не мог вспомнить. Потом, нет-нет, потихоньку прошло. Но с тех пор ничего слышать про Игната не хочет. Его вроде так и не нашли. Ну, ты же знаешь, судачат люди, будто в зыбучих песках на Табачной заимке сгинул. А как на самом деле, никто не знает.

— Ба, а ты про какую-то женщину начала говорить, что к