— Так понимаю, она тебя Вибрирующей Ладонью угостила, — Орто Боб наконец всплыв из своей мясной преисподней. Такэси уже собрался было впасть в неистовство, но тут припомнил, как, не так уж и давно, сам влазил в ухо соседу по самолётному креслу на тот же предмет — тот, кроме того, о котором танатоиду в особенности может быть усладительно послушать. Орто Боб пялился бодро, ожидаючи, с одного из них на другого, с «улыбкой», кою танатоиды, пусть и никто больше, расценивали как вполне приятную.

— Так и… — Такэси, потягиваясь к жареному пирожку с персиком, которые предусмотрительно заказала ДЛ, проверяя рамки кадра на предмет путей отхода и наличия дополнительных танатоидов, — ну и рёбрышная, а!

— Ага, — «улыбка» шире, — «ну и рёбрышная», ты ж сам частью танатоид, нет, мистер.

ДЛ, телохранитель, сочла реплику сигналом впрыгнуть.

— Что-т’ не устраивает, ОБ?

— Разница, — отмечал Такэси, — в том, я думаю, что я пытаюсь двигаться — в другую сторону! Обратно к жизни!

— Считал, раз на тебе Ладонь, тут уж всё.

— Она вот считает, что может обратить — если искупит — правильным манером!

— Не обижайтесь, ребята, но это похоже на… беспочвенные мечтания, разве нет?

Такэси фыркнул.

— А что ещё — мне остаётся?

— Моей мамуле бы очень понравилось. Она все эти передачи смотрит, где, вам любовь такая, всегда побеждает, смерть? Истории типа сказок для взрослых. Так у вас, парни, типа виноватость против смерти? Эгей — очень это танатоидная штукенция, и желаю вам удачи.

Орто Боб перемещался обратно к танатоидной деревне на слиянии Теневого ручья и Седьмой реки, в округе Винляндия. Если они смогут его туда подбросить, он им найдёт место, где кости кинуть.

Такэси вздел глаз на ДЛ и сообщил ей новости из Токио, про вероятность того, что Вавадзумэ придётся сполна расплачиваться за катастрофу растоптанной лаборатории, про внушительную погоню за ними, приведённую в действие мудрой профессорской стратегией.

— Укрытие нам, наверно, не повредит, — сказала ДЛ.

— Ты слышал да… службу безопасности! Поехали, Орто Боб-сан!

И вот именно эта непредусмотренная задержка в Теневом Ручье, как они припоминали Прерии много лет спустя, и завлекла их в дело регулирования кармы. Полный городишко танатоидов! Он предоставит неистощимый поток клиентов, хотя большинство их, благодаря скаредности наследников и правопреемников, много платить бы не могло. Но поскольку дело о растоптанной лаборатории, хоть и широко незакрытое, сбавило в своей насущности, Такэси и ДЛ постепенно впутались в иные — зачастую неимоверно сложные — истории об отъёме собственности и предательствах. Они слышали о правах собственности на землю и водопользование, о бандах головорезов и бдительных граждан, о землевладельцах, юристах и застройщиках, неизменно описываемых образами всяких обитателей донных слоёв, о несправедливостях не только далёкого прошлого, но и болезнетворно живых в наши дни, вроде обещанного КАПУТом долгого будущего, обречённого на поддержание правопорядка с воздуха. Через некоторое время ДЛ и Такэси начали арендовать конференц-зал мотеля «Жимолость», что за ручьём прямо напротив городка, по крайней мере на выходных, хотя всё остальное время предпочитали задний угол в постоянно расширявшемся постоялом дворе «Нульсон», куда мог забресть кто угодно и внести свой вклад в ежедневную дачу показаний.

Но в самом начале ДЛ пришлось усадить Такэси на разговор по душам.

— Тут у нас не фпал-лне Токио, знаешь, не выйдет просто в свободном пролёте «карму регулировать», чем бы оно ни было — за это никто платить не станет.

— Ха-ха! Но тут-то ты и не права, Морковка! Нам они платить будут так же, как мусорщикам со свалки, как сантехникам в отстойнике — уборщиках токсичного разлива! Сами заниматься этим не хотят — так мы за них всё сделаем! Занырнем в самую глубь! Во всё вот в это вот — в отхожее место времени! Мы-то знаем, что время это потеряно навсегда — а они-то нет!

— Всё время слышу это «мы»…

— Верь мне — это как страхование — только иначе! У меня есть опыт, и — гораздо лучше, есть — ещё и иммунитет!

Она побоялась того, что это значило.

— Иммунитет на… — взгляд её колыхнулся к световому люку и окнам, она обвела рукой наружность, незримое бессонное население Теневого Ручья. — Такэси-сан… они же призраки.

Тот скабрёзно подмигнул.

— Сама хочешь — прикусить язычок — или мне тебе это сделать? Такое слово — в этих местах ни-ни! — Они жертвы, объяснил он, кармических дисбалансов — ударов без сдачи, страданий без искуплений, удачных побегов виновных — чего угодно, расстраивающего их каждодневные походы в нутро Смерти, для которых Теневой Ручей — духовный трамплин для прыжка, — а за ним, развёртываются, области, которых нет на картах, где обитают эти кочующие души в нескончаемом обороте, не живут, а упорно держатся, на скуднейшей из надежд.

Он подвёл её к окну поглядеть. Почти всю ночь они не спали, а теперь рассветало. Хотя улицы были неровны и круто вздёрнуты, сплошь заезды, и ниши с выступами, и ветвящиеся углы, все ракурсы, обыкновенно скрытые, на самом деле, были отчего-то ясно видны с такой высоты у этого одного окна — наивно, непосредственно, без теней, без тайников, каждый пробуждающийся спящий под открытым небом, пустой сосуд, потерянный ключ, бутылка, клочок бумаги в истории тёмной смены, коя только что отработала своё, — все повёрнуты точно к этим окнам, из которых Такэси и ДЛ смотрели на первых зевунов и копошителей, ныне начавших отсоединяться от публичных поверхностей…

— Они кажутся так близко… им нас видно?

— Это проделка — утреннего света! — Наблюдай они отсюда и дальше, пока вставало солнце, — увидели бы, как городок начинает меняться, углы всего — медленно вращаться, как вторгаются тени, отчего некоторые ракурсы выворачиваются наизнанку, ибо заново переустанавливаются «законы» перспективы, и потому к 9.00 утра или рядом дневная версия того, чему полагалось быть увиденным из особенного окна, целиком встала бы на место.

— Фумимота-сан, — ДЛ отвернувшись от окна, от свежезаполненных солнцем улиц внизу, — кое-кто из этой публики не очень хорошо выглядит.

— А чего ты ждала? Что с ними сделали — они это носят прямо на своих телах — записанным, чтобы — все видели!

— А если починить каждый оковалок, это восстановит утраченные члены, сотрёт шрамы, у людей членик опять заработает, так?

— Нет — и юность мы тоже не возвращаем! А чего — тебе и без этого не хватает — о чём мучиться совестью?

— Ну — одна дурацкая ошибка, и теперь я за неё расплачиваюсь всю оставшуюся жизнь.

— Только — всю оставшуюся мою, ангел мой! — как раз тут из безмятежного и солнечного океана кратко высунула перископ подлодка-убийца «Невыразимое», обозрела их судно, убедилась, что это не Корабль Любви, и сдала назад. Но они учились, оба-два, медленно, как предпринимать обманные маневры, и в тот миг таковой свёлся к походу по суровой путанице переулков и пустырей Теневого Ручья ради протяжённого завтрака и занятий очередного дня.