– Но вы не можете вообразить, какие здесь начались интриги!– они измучили даже нашу бедную Прасковью Ивановну – а ее-то уж по какойпричине? Я, может быть, слишком виновата пред тобой сегодня, моя милаяПрасковья Ивановна, – прибавила она в великодушном порыве умиления, но не безнекоторой победоносной иронии.

– Полноте, матушка, – пробормотала та нехотя, – а по-моему,это бы всё надо кончить; слишком говорено… – и она опять робко поглядела наЛизу, но та смотрела на Петра Степановича.

– А это бедное, это несчастное существо, эту безумную,утратившую всё и сохранившую одно сердце, я намерена теперь сама усыновить, –вдруг воскликнула Варвара Петровна, – это долг, который я намерена святоисполнить. С этого же дня беру ее под мою защиту!

– И это даже будет очень хорошо-с в некотором смысле, –совершенно оживился Петр Степанович. – Извините, я давеча не докончил. Я именноо покровительстве. Можете представить, что когда уехал тогда НиколайВсеволодович (я начинаю с того именно места, где остановился, ВарвараПетровна), этот господин, вот этот самый господин Лебядкин мигом вообразил себявправе распорядиться пенсионом, назначенным его сестрице, без остатка; ираспорядился. Я не знаю в точности, как это было тогда устроено НиколаемВсеволодовичем, но через год, уж из-за границы, он, узнав о происходившем,принужден был распорядиться иначе. Опять не знаю подробностей, он их самрасскажет, но знаю только, что интересную особу поместили где-то в отдаленноммонастыре, весьма даже комфортно, но под дружеским присмотром – понимаете? Начто же, вы думаете, решается господин Лебядкин? Он употребляет сперва всеусилия, чтобы разыскать, где скрывают от него оброчную статью, то естьсестрицу, недавно только достигает цели, берет ее из монастыря, предъявивкакое-то на нее право, и привозит ее прямо сюда. Здесь он ее не кормит, бьет,тиранит, наконец получает каким-то путем от Николая Всеволодовича значительнуюсумму, тотчас же пускается пьянствовать, а вместо благодарности кончает дерзкимвызовом Николаю Всеволодовичу, бессмысленными требованиями, угрожая, в случаенеплатежа пенсиона впредь ему прямо в руки, судом. Таким образом, добровольныйдар Николая Всеволодовича он принимает за дань, – можете себе представить?Господин Лебядкин, правда ли всё то, что я здесь сейчас говорил?

Капитан, до сих пор стоявший молча и потупив глаза, быстрошагнул два шага вперед и весь побагровел.

– Петр Степанович, вы жестоко со мной поступили, –проговорил он, точно оборвал.

– Как это жестоко и почему-с? Но позвольте, мы о жестокостиили о мягкости после, а теперь я прошу вас только ответить на первый вопрос:правда ли всё то, что я говорил, или нет? Если вы находите, что неправда, то выможете немедленно сделать свое заявление.

– Я… вы сами знаете, Петр Степанович… – пробормотал капитан,осекся и замолчал. Надо заметить, что Петр Степанович сидел в креслах, заложивногу на ногу, а капитан стоял пред ним в самой почтительной позе.

Колебания господина Лебядкина, кажется, очень не понравилисьПетру Степановичу; лицо его передернулось какой-то злобной судорогой.

– Да вы уже в самом деле не хотите ли что-нибудь заявить? –тонко поглядел он на капитана. – В таком случае сделайте одолжение, вас ждут.

– Вы знаете сами, Петр Степанович, что я не могу ничегозаявлять.

– Нет, я этого не знаю, в первый раз даже слышу; почему таквы не можете заявлять?

Капитан молчал, опустив глаза в землю.

– Позвольте мне уйти, Петр Степанович, – проговорил онрешительно.

– Но не ранее того, как вы дадите какой-нибудь ответ на мойпервый вопрос: правда всё, что я говорил?

– Правда-с, – глухо проговорил Лебядкин и вскинул глазами намучителя. Даже пот выступил на висках его.

– Всё правда?

– Всё правда-с.

– Не найдете ли вы что-нибудь прибавить, заметить? Есличувствуете, что мы несправедливы, то заявите это; протестуйте, заявляйте вслухваше неудовольствие.

– Нет, ничего не нахожу.

– Угрожали вы недавно Николаю Всеволодовичу?

– Это… это, тут было больше вино, Петр Степанович. (Онподнял вдруг голову.) Петр Степанович! Если фамильная честь и не заслуженныйсердцем позор возопиют меж людей, то тогда, неужели и тогда виноват человек? –взревел он, вдруг забывшись по-давешнему.

– А вы теперь трезвы, господин Лебядкин? – пронзительнопоглядел на него Петр Степанович.

– Я… трезв.

– Что это такое значит фамильная честь и не заслуженныйсердцем позор?

– Это я про никого, я никого не хотел. Я про себя… –провалился опять капитан.

– Вы, кажется, очень обиделись моими выражениями про вас иваше поведение? Вы очень раздражительны, господин Лебядкин. Но позвольте, яведь еще ничего не начинал про ваше поведение, в его настоящем виде. Я начнуговорить про ваше поведение, в его настоящем виде. Я начну говорить, это оченьможет случиться, но я ведь еще не начинал в настоящем виде.

Лебядкин вздрогнул и дико уставился на Петра Степановича.

– Петр Степанович, я теперь лишь начинаю просыпаться!

– Гм. И это я вас разбудил?

– Да, это вы меня разбудили, Петр Степанович, а я спалчетыре года под висевшей тучей. Могу я, наконец, удалиться, Петр Степанович?

– Теперь можете, если только сама Варвара Петровна не найдетнеобходимым…

Но та замахала руками.

Капитан поклонился, шагнул два шага к дверям, вдругостановился, приложил руку к сердцу, хотел было что-то сказать, не сказал ибыстро побежал вон. Но в дверях как раз столкнулся с Николаем Всеволодовичем;тот посторонился; капитан как-то весь вдруг съежился пред ним и так и замер наместе, не отрывая от него глаз, как кролик от удава. Подождав немного, НиколайВсеволодович слегка отстранил его рукой и вошел в гостиную.

VII

Он был весел и спокоен. Может, что-нибудь с ним случилосьсейчас очень хорошее, еще нам неизвестное; но он, казалось, был даже чем-тоособенно доволен.

– Простишь ли ты меня, Nicolas? – не утерпела ВарвараПетровна и поспешно встала ему навстречу.

Но Nicolas решительно рассмеялся.

– Так и есть! – воскликнул он добродушно и шутливо. – Вижу,что вам уже всё известно. А я, как вышел отсюда, и задумался в карете: «Покрайней мере надо было хоть анекдот рассказать, а то кто же так уходит?» Но каквспомнил, что у вас остается Петр Степанович, то и забота соскочила.

Говоря, он бегло осматривался кругом.

– Петр Степанович рассказал нам одну древнюю петербургскуюисторию из жизни одного причудника, – восторженно подхватила Варвара Петровна,– одного капризного и сумасшедшего человека, но всегда высокого в своихчувствах, всегда рыцарски благородного…