– Рыцарски? Неужто у вас до того дошло? – смеялся Nicolas. –Впрочем, я очень благодарен Петру Степановичу на этот раз за его торопливость(тут он обменялся с ним мгновенным взглядом). Надобно вам узнать, maman, чтоПетр Степанович – всеобщий примиритель; это его роль, болезнь, конек, и яособенно рекомендую его вам с этой точки. Догадываюсь, о чем он вам тутнастрочил. Он именно строчит, когда рассказывает; в голове у него канцелярия.Заметьте, что в качестве реалиста он не может солгать и что истина ему дорожеуспеха… разумеется, кроме тех особенных случаев, когда успех дороже истины.(Говоря это, он всё осматривался.) Таким образом, вы видите ясно, maman, что невам у меня прощения просить и что если есть тут где-нибудь сумасшествие, то,конечно, прежде всего с моей стороны, и, значит, в конце концов я все-такипомешанный, – надо же поддержать свою здешнюю репутацию…

Тут он нежно обнял мать.

– Во всяком случае, дело это теперь кончено и рассказано, астало быть, можно и перестать о нем, – прибавил он, и какая-то сухая, твердаянотка прозвучала в его голосе. Варвара Петровна поняла эту нотку; ноэкзальтация ее не проходила, даже напротив.

– Я никак не ждала тебя раньше как через месяц, Nicolas!

– Я, разумеется, вам всё объясню, maman, а теперь…

И он направился к Прасковье Ивановне.

Но та едва повернула к нему голову, несмотря на то что сполчаса назад была ошеломлена при первом его появлении. Теперь же у ней былиновые хлопоты: с самого того мгновения, как вышел капитан и столкнулся в дверяхс Николаем Всеволодовичем, Лиза вдруг принялась смеяться, – сначала тихо,порывисто, но смех разрастался всё более и более, громче и явственнее. Онараскраснелась. Контраст с ее недавним мрачным видом был чрезвычайный. ПокаНиколай Всеволодович разговаривал с Варварой Петровной, она раза два поманила ксебе Маврикия Николаевича, будто желая ему что-то шепнуть; но лишь только тотнаклонялся к ней, мигом заливалась смехом; можно было заключить, что она именнонад бедным Маврикием Николаевичем и смеется. Она, впрочем, видимо стараласьскрепиться и прикладывала платок к губам. Николай Всеволодович с самым невинными простодушным видом обратился к ней с приветствием.

– Вы, пожалуйства, извините меня, – ответила онаскороговоркой, – вы… вы, конечно, видели Маврикия Николаевича… Боже, как вынепозволительно высоки ростом, Маврикий Николаевич!

И опять смех. Маврикий Николаевич был роста высокого, нововсе не так уж непозволительно.

– Вы… давно приехали? – пробормотала она, опять сдерживаясь,даже конфузясь, но со сверкающими глазами.

– Часа два с лишком, – ответил Nicolas, пристально к нейприсматриваясь. Замечу, что он был необыкновенно сдержан и вежлив, но, откинуввежливость, имел совершенно равнодушный вид, даже вялый.

– А где будете жить?

– Здесь.

Варвара Петровна тоже следила за Лизой, но ее вдруг поразилаодна мысль.

– Где ж ты был, Nicolas, до сих пор, все эти два часа слишком? – подошла она. – Поезд приходит в десять часов.

– Я сначала завез Петра Степановича к Кириллову. А ПетраСтепановича я встретил в Матвееве (за три станции), в одном вагоне и доехали.

– Я с рассвета в Матвееве ждал, – подхватил Петр Степанович,– у нас задние вагоны соскочили ночью с рельсов, чуть ног не поломали.

– Ноги сломали! – вскричала Лиза. – Мама, мама, а мы с вамихотели ехать на прошлой неделе в Матвеево, вот бы тоже ноги сломали!

– Господи помилуй! – перекрестилась Прасковья Ивановна.

– Мама, мама, милая ма, вы не пугайтесь, если я в самом делеобе ноги сломаю; со мной это так может случиться, сами же говорите, что якаждый день скачу верхом сломя голову. Маврикий Николаевич, будете меня водитьхромую? – захохотала она опять. – Если это случится, я никому не дам себяводить, кроме вас, смело рассчитывайте. Ну, положим, что я только одну ногусломаю… Ну будьте же любезны, скажите, что почтете за счастье.

– Что уж за счастье с одною ногой? – серьезно нахмурилсяМаврикий Николаевич.

– Зато вы будете водить, один вы, никому больше!

– Вы и тогда меня водить будете, Лизавета Николаевна, – ещесерьезнее проворчал Маврикий Николаевич.

– Боже, да ведь он хотел сказать каламбур! – почти в ужасевоскликнула Лиза. – Маврикий Николаевич, не смейте никогда пускаться на этотпуть! Но только до какой же степени вы эгоист! Я убеждена, к чести вашей, чтовы сами на себя теперь клевещете; напротив; вы с утра до ночи будете меня тогдауверять, что я стала без ноги интереснее! Одно непоправимо – вы безмерно высокиростом, а без ноги я стану премаленькая, как же вы меня поведете под руку, мыбудем не пара!

И она болезненно рассмеялась. Остроты и намеки были плоски,но ей, очевидно, было не до славы.

– Истерика! – шепнул мне Петр Степанович. – Поскорее бы водыстакан.

Он угадал; через минуту все суетились, принесли воды. Лизаобнимала свою мама, горячо целовала ее, плакала на ее плече и тут же, опятьоткинувшись и засматривая ей в лицо, принималась хохотать. Захныкала, наконец,и мама. Варвара Петровна увела их обеих поскорее к себе, в ту самую дверь, изкоторой вышла к нам давеча Дарья Павловна. Но пробыли они там недолго, минутычетыре, не более…

Я стараюсь припомнить теперь каждую черту этих последнихмгновений этого достопамятного утра. Помню, что когда мы остались одни, без дам(кроме одной Дарьи Павловны, не тронувшейся с места), Николай Всеволодовичобошел нас и перездоровался с каждым, кроме Шатова, продолжавшего сидеть всвоем углу и еще больше, чем давеча, наклонившегося в землю. Степан Трофимович началбыло с Николаем Всеволодовичем о чем-то чрезвычайно остроумном, но тот поспешнонаправился к Дарье Павловне. Но на дороге почти силой перехватил его ПетрСтепанович и утащил к окну, где и начал о чем-то быстро шептать ему,по-видимому об очень важном, судя по выражению лица и по жестам, сопровождавшимшепот. Николай же Всеволодович слушал очень лениво и рассеянно, с своейофициальною усмешкой, а под конец даже и нетерпеливо, и всё как бы порывалсяуйти. Он ушел от окна, именно когда воротились наши дамы; Лизу Варвара Петровнаусадила на прежнее место, уверяя, что им минут хоть десять надо непременноповременить и отдохнуть и что свежий воздух вряд ли будет сейчас полезен набольные нервы. Очень уж она ухаживала за Лизой и сама села с ней рядом. К ним немедленноподскочил освободившийся Петр Степанович и начал быстрый и веселый разговор.Вот тут-то Николай Всеволодович и подошел наконец к Дарье Павловне неспешноюпоходкой своей; Даша так и заколыхалась на месте при его приближении и быстропривскочила в видимом смущении и с румянцем во всё лицо.

– Вас, кажется, можно поздравить… или еще нет? – проговорилон с какой-то особенною складкой в лице.