– Не вижу никаких признаков начала родов, – сообщила медсестра по окончании осмотра, с треском стягивая резиновые перчатки. – Но нужно понаблюдать за вами и ребенком.

Монитор сердцебиения плода пристегнули на живот ремнем и подключили к аппарату рядом с кроватью. Слушая это гипнотический звук, я положила ладони на живот, ощущая, как появляется и тут же исчезает маленькая выпуклость. Кулачок, наверное, или ножка. Пожалуйста, думала я, пожалуйста, пусть с моим ребенком ничего не случится!

Кейт вышла поискать кафе и скоро вернулась с двумя картонными стаканами с пластмассовыми крышками. Я не такой человек, которому нравится есть или пить из одноразовой посуды… то есть раньше я такой не была, однако подобные стандарты стремительно летели в конец моего списка приоритетов. Приподнявшись на кровати, я приняла стакан.

– Я все хочу спросить, вы уже выбрали себе партнера для родов? – спросила Кейт, снимая крышку и дуя на кофе.

– Зачем? Не нужно мне партнера.

– Не сходите с ума, никто не должен проходить через это в одиночку. Я рожала дважды и точно знаю. Я предлагаю на эту роль себя.

Словно в подтверждение своих полномочий, Кейт в самых шокирующих и изощренных подробностях описала появление на свет своих детей. Я будто слушала ветерана войны, рассказывающего о своей роли в особенно трудно доставшемся бою. Я всегда знала, что прекрасно выдержу схватки и роды без того, чтобы кто-то держал меня за руку метафорически или буквально, но, к моему удивлению, мысль о том, что Кейт будет рядом, принесла невероятное облегчение.

– О’кей, – решилась я, – уговорили, должность ваша.

Наконец вернулась акушерка с усталой молодой ординаторшей, которая, просмотрев записи и данные, задала мне несколько вопросов.

– Значит, так, – постановила она, – сейчас с ребенком все хорошо. Явных причин для кровотечения нет, но я не хочу рисковать, особенно учитывая ваш возраст. До утра мы оставим вас под наблюдением.

Мне трудно в этом признаться, но когда докторша отвернулась, я заплакала. Настоящими слезами, которые катились по щекам и падали на накрахмаленные белые подушки. Кейт наклонилась и обняла меня, а я зарылась лицо в ее длинные волосы. От нее пахло теплым молоком и чистым, выстиранным бельем. Я даже не вспомню, когда плакала в последний раз. Более того, если подумать, у меня вообще не осталось воспоминаний, чтобы я когда-либо плакала, хотя не могла же я не плакать в раннем детстве.

Странно, какой эффект может возыметь на нас нечто неожиданное и даже нежеланное. Вы уже знаете, что я никогда не хотела становиться матерью. Более того, я относилась к такой идее резко отрицательно. Если бы год назад мне сказали, что через двенадцать месяцев я буду донашивать беременность, я пришла бы в ужас и сделала бы все, чтобы предотвратить ее наступление. А что я чувствую сейчас? Мой мир изменился. Если бы речь шла только о моем здоровье, я бы сказала, что медики поднимают слишком много шума из ничего, встала бы и ушла. Однако теперь желание сбежать уравновешивалось иными, более вескими соображениями. Пребывание в больнице неизбежно. Я отдала Кейт ключ от моей квартиры и написала список необходимых вещей: ночная рубашка, туалетные принадлежности, книги почитать и так далее. Не представляю, как бы я справилась с этой прозой жизни без нее.

Палата, куда меня поместили, была маленькой, всего на шесть коек. Слева от меня лежала Джен, учительница лет сорока, остроумная и словоохотливая. Она помогла мне отвлечься от моей ситуации, рассказав свою историю. Подобно мне, Джен приняла сознательное решение не заводить детей. Несколько месяцев назад она вставила себе внутриматочную спираль, не подозревая, что уже беременна. Месячные у нее продолжались, и только когда она пришла к врачу с жалобами на чувство распирания и вздутие живота, провели тест на беременность. Оказалось, Джен уже на седьмом месяце. Спираль сейчас извлечь нельзя, у Джен серьезный риск выкидыша, и ее положили в больницу до самых родов. Учитывая, что она всего неделю назад узнала о своей беременности, Джен держалась с замечательным самообладанием. Она познакомила меня с другими обитательницами палаты. Девочке на койке справа от меня было пятнадцать лет – очень полная, бледная и отечная, с преэклампсией. Ее обещали прокесарить, как только будет можно, причем ожидались близнецы. Ее крошечная сморщенная бабушка буквально не отходила от кровати внучки, разве что покурить. Ни та ни другая не светились от счастья. Две женщины у противоположной стены палаты столкнулись с осложнениями на позднем этапе беременности и оказались на сохранении. Они лежали в больнице уже несколько дней и явно успели стать лучшими подругами. Шестой пациентке – самый печальный случай – объявили, что сердцебиение плода не прослушивается. Ей вызовут роды, и она пройдет весь процесс, заранее зная, что ребенок родится мертвым. В основном она лежала, задернув полог вокруг своей кровати, не желая общаться с будущими матерями. Разумеется, Джен спросила обо мне. В палате царила поистине сестринская атмосфера – очень разные женщины претерпевали очень разные осложнения, но всех уравнивало то, что вытворяли с нами наши тела. Я почувствовала, что мне нечего скрывать, и рассказала все с начала до конца. Джен сказала, что я «стойкая мамочка». Странное выражение.

– Но в случае чего скажите мне не лезть не в свое дело, я ведь любопытна, как кошка, – почему вначале вы так не хотели, чтобы Ричард принимал участие в воспитании ребенка? Это же неизмеримо легче! И почему вы сомневались, брать у него деньги или нет, раз он сам предлагал? Большинству матерей-одиночек приходится выбивать из папаш алименты через суд.

– Потому что я не хочу от кого-то зависеть, – объяснила я. – Если строить судьбу своими руками, тебя никто не подведет.

– Да, но мы все тут, тьфу-тьфу, скоро станем мамами, то есть в эмоциональном смысле сядем на «русские горки». Нам уже не вернуть полного контроля над нашей жизнью. Иногда приходится что-то потерять, чтобы что-то приобрести.

В часы посещения Кейт принесла вещи по моему списку, и я наконец-то сняла чудовищный больничный халат, который пришлось надеть, когда меня перевели в палату. Джен познакомила Кейт и меня со своим несколько растерянного вида мужем, который свыкался с новостью о своем неожиданном скором отцовстве с хорошим юмором, не хуже супруги. Я провела не самые плохие часы в обществе этих троих. Когда посетители ушли, мои товарки погрузились в чтение, надели наушники или задремали, а на меня снова навалились прежние опасения: что, если мое тело попросту не готово? Может, я слишком стара, чтобы доносить беременность до полного срока? Осталось всего несколько недель, но, возможно, ребенку лучше появиться на свет сейчас? Инкубатор справится с задачей толковее моего… Я спросила медсестру, которая заглянула в палату проверить, все ли в порядке, и погасить свет, можно ли так поступить.

– Не надо об этом думать. По всем признакам, у вас все будет хорошо. Организм знает, что делает.

На следующее утро я проснулась, чувствуя себя гораздо лучше. Ребенок в животе крутился всю ночь, что скорее ободряло, чем раздражало. Когда я пошла в туалет, прокладка, которую мне велели носить, оказалась чистой: кровотечение прекратилось. Может, действительно все обойдется? Джен, напротив, проснулась с болями в животе. Ей дали обезболивающее и задернули полог, велев отдыхать. Без Джен день тянулся медленно. Женщину, ребенок которой умер в утробе, рано утром увезли в родзал. Медсестра собрала ее вещи в сумку, постельное белье скоро сменят. Перед обедом увезли кесарить девушку с преэклампсией. После операции ее препроводят в послеродовое отделение вместе с новорожденными близнецами. Странно было подумать, что через час она станет мамой – в пятнадцать лет. Я пожелала ей всего самого лучшего. Когда я уже думала, что придется и сегодня ночевать в больнице, в палату вошел врач-консультант, высокий, тощий и властный. Изучив мою карту и последние записи и пошептавшись с медсестрой, он наконец обратился ко мне: