Зено

Вопросы гонятся один за другим в карусели его ума. Кто стрелял в Шарифа и насколько серьезны раны? Если огни за окнами – полицейские или врачи «скорой помощи», почему они не вбегают в здание? Потому что стрелявший все еще здесь? Он один? Известили ли родителей? Что ему делать?

На сцене Аитон-осел расхаживает по замерзшему краю мира. Из колонки Натали звучит плеск накатывающих на гальку волн. Оливия в тряпочной чаячьей голове и желтых колготках указывает самодельным крылом на груду зеленой туалетной бумаги на сцене.

– Я слышала, если много ее съесть, можно улететь, – говорит она. – Только заранее скажу: тебе, с твоей харей, о крыльях нечего и мечтать.

Алекс – Аитон берет немного зеленой туалетной бумаги, запихивает в пасть ослиной головы из папье-маше и уходит со сцены.

Оливия-чайка говорит:

– Не дело ослу гоняться за воздушными замками. Глупым мечтателям не зря советуют: «Вернись с небес на землю».

Алекс кричит из-за сцены:

– Что-то происходит! Я чувствую!

Кристофер меняет цвет прожектора для караоке с белого на голубой, на заднике вспыхивают огни Заоблачного Кукушгорода, Натали нажимает кнопку на ноутбуке, и рокот волн сменяется подводным бульканьем и журчанием.

Алекс выходит на сцену. В руках у него рыбья голова из папье-маше. От пота челка приклеилась ко лбу.

– Можно нам сделать перерыв между таймами, мистер Нинис?

– Он хочет сказать «антракт» мистер Нинис, – говорит Рейчел.

Зено поднимает взгляд от своих трясущихся рук:

– Да-да, конечно. Маленький тихий антракт. Отличная мысль. Вы все молодцы.

Оливия снимает маску:

– Мистер Нинис, вы правда думаете, мне надо говорить «харя»? Завтра некоторые из церкви придут.

Кристофер идет к выключателю, но Зено говорит:

– Нет-нет, лучше побудем в темноте. Завтра вам надо будет оставаться за сценой при слабом освещении. Давайте сейчас посидим за шкафами, которые поставил Шариф, подальше от глаз публики, как будет завтра. И мы обсудим твой вопрос, Оливия.

Он ведет их за шкафы. Рейчел собирает листы со своей ролью и садится на складной стул, Оливия запихивает мятую туалетную бумагу в рюкзак, Алекс укладывается под вешалками с костюмами и вздыхает. Зено стоит посередине в галстуке и ботинках на липучках. У его ног коробка из-под микроволновки, объявленная саркофагом, на миг преображается в карцер Лагеря номер пять. Он ждет, что оттуда появится Рекс, истощенный и грязный, поправит очки… но тут карцер вновь становится картонной коробкой.

– У кого-нибудь из вас есть мобильный? – спрашивает Зено.

Натали и Рейчел мотают головой. Алекс говорит:

– Бабушка сказала, только когда я пойду в шестой класс.

Кристофер говорит:

– У Оливии есть.

– Его мама забрала, – отвечает Оливия.

Натали поднимает руку. На сцене, по другую сторону шкафов, из колонки по-прежнему звучит подводное бульканье, сбивая Зено с мыслей.

– Мистер Нинис, что значит «один пых»?

– Что?

– Мисс Марианна сказала, что сбегает за пиццами одним пыхом.

– Пых-пых – это как паровозик, – говорит Алекс.

– Еще говорят «бить под пых», – замечает Кристофер.

– Не под пых, а под дых, – поправляет Оливия.

– Одним пыхом – значит очень быстро, – говорит Зено.

Где-то в Лейкпорте завывают сирены.

– Но ведь она же не быстро совсем, мистер Нинис?

– Ты есть хочешь, Натали?

Она кивает.

– А я пить хочу, – добавляет Кристофер.

– Пиццы, наверное, задержались из-за снегопада, – говорит Зено. – Марианна скоро придет.

Алекс садится:

– А можно нам выпить немножко кукушгородского рутбира?[19]

– Это на завтра, – возражает Оливия.

– Думаю, ничего страшного, если вы выпьете по рутбиру, – говорит Зено. – Можешь тихо достать банки?

Алекс вскакивает, а Зено встает на цыпочки и через верхнюю полку смотрит, как мальчик обходит сцену и ныряет в пространство между нарисованным задником и стеной.

– А почему их надо доставать тихо? – удивляется Кристофер.

Рейчел читает свою роль, водя по строкам пальцем, а Оливия спрашивает:

– Так как насчет плохого слова, мистер Нинис?

Что с Шарифом? Не слишком ли много крови он потерял? Не следовало ли Зено действовать быстрее? Алекс в шортах и банном халате вылезает из-за нарисованного города. В руках у него коробка с двадцатью четырьмя баночками рутбира.

– Осторожнее, Алекс.

– Кристофер, – шепчет Алекс, огибая фанерную сцену. Все его мысли – о том, чтобы взять банку, – вот тебе…

Тут он цепляется носком о фанеру, падает, и две дюжины алюминиевых банок летят на сцену.

Сеймур

Он смотрит на телефон, думает: звони. Звони. Однако телефон молчит.

17:38.

Банни уже должна была закончить смену по уборке. На ноющих ногах, с болящей спиной она будет ждать, что Сеймур заберет ее и отвезет в «Пиг-энд-панкейк». Проносятся ли за окном полицейские машины? Говорят ли ее коллеги о том, что в библиотеке что-то происходит?

Он пытается вообразить, как где-то рядом собрались воины Иерарха, обмениваются кодовыми словами по рации, координируют усилия, чтобы его выручить. Или – закрадывается новое сомнение – полиция как-то блокировала сигнал его мобильного? Может быть, люди Иерарха не получили его звонка. Сеймур думает про красные отблески на снегу, про зависший над можжевельником дрон. Есть ли у лейкпортской полиции такое оборудование?

Раненый на лестнице лежит, зажимая правой рукой окровавленное плечо. Глаза у него закрыты, кровь на ковре засыхает, из бурой становится черной. Лучше не смотреть. Сеймур переводит взгляд на длинную тень в проходе между художественной и научно-популярной литературой. Как же он все запорол!

Готов ли он за это умереть? За то, чтобы выступить от имени бесчисленных существ, стертых человеком с лица земли? Слабых и безгласных? Разве не так поступают герои? Герои сражаются за тех, кто не может сам за себя постоять.

Все тело чешется, подмышки мокрые, ногам холодно, мочевой пузырь вот-вот лопнет. В одном кармане «беретта», в другом – мобильный. Сеймур снимает наушники, вытирает лицо рукавом ветровки и смотрит через проход в сторону библиотечного туалета. И тут сверху канонадой раздается грохот.