Выныриваю из него не сразу и неохотно от громкого знакомого щелчка открываемой баночки.

– Не надо, – выталкиваю из себя тихую просьбу, – я не хочу никаких кремов больше.

А может, мне только кажется, что я произношу это вслух. Потому что запах сандала щекочет ноздри, а на спину мне начинают капать щедрые капли ароматического масла. Холодные, они падают на разгоряченную кожу, и я прикусываю губу, чтобы не застонать от удовольствия.

К позвоночнику прикасаются теплые пальцы, исследуют его, растирая попутно масло. Оно уже не холодное – горячее, как и моя кожа, и, кажется, нагревается с каждым новым движением.

Поглаживания и вдавливание пальцев чередуются. Прикосновения более осторожные, плавные, чем были до этого. От удовольствия хочется умереть, а стон, когда руки принимаются массировать мои плечи, все-таки вырывается.

– Я была неправа, – бормочу, – с маслом массаж мне нравится больше.

Массажист принимает мое мнение молча – конечно, он и так это знал, ему не нужно мое одобрение.

Наслаждаюсь, расслабляюсь в этих умелых руках, умираю, рождаюсь заново. И продолжаю кусать губы, чтобы снова не выдать себя.

– Боже, – выдыхаю, когда его пальцы снова начинают медленно скользить вдоль моего позвоночника. – Кажется, я без малейших угрызений совести готова изменить своей массажисте.

И вздрагиваю от неожиданности, когда руки массажиста, откинув преграду в виде простыни, скользят ниже, сжимают мои ягодицы, раздвигая их пальцами, а надо мной раздается спокойный голос Тимура:

– Если пока только ей, думаю, нужно добавить масла еще.

Мое тело становится тяжелым, неповоротливым, приятное тепло исчезает, и я чувствую холод… дикий холод, только его.

Сжимаю зубы, чтобы они не стучали – противный звук слабости.

Лежать… нужно просто лежать… так куда безопасней. Зажмуриваюсь, чувствуя на себе пальцы Тимура: ничего не изменилось, они так же осторожны, как и минуту назад. Но сейчас их прикосновения воспринимаются как точечные удары.

Следуют один за другим.

По крупицам разбивая мое самообладание.

Прежде чем осознаю, что именно делаю, резко приподнимаюсь и натягиваю на себя простыню, завязываю ее на груди в тугой узел. Сгибаю ноги, чтобы соскочить со стола, и понимаю, что некуда: напротив Тимур.

Тяжелый взгляд дымчатых глаз скрещивается с моим.

Тимур настолько близко, что я вижу, как мое дыхание наталкивается на его рубашку и проникает сквозь ткань.

– Хорошо, – говорит он, – значит, больше масла не нужно.

Подняв руку, он обхватывает мою шею, сжимает ее пальцами, заставляя потянуться к нему. Теперь я прикасаюсь к нему не только дыханием.

Он приподнимает мой подбородок, чтобы видеть мои глаза, и возвращается к шее, прохаживается по ключицам. Его ладонь влажная и пахнет ароматическим маслом, но не перебивает его собственного запаха, я улавливаю его даже несмотря на эту обманку-преграду. Еще с той ночи, когда он вошел в мою комнату после дождя, так для меня пахнет осень.

Его ладонь поднимается к скулам, вновь прикасается к подбородку и опускается к шее. Подушечка большого пальца застывает на ложбинке между ключицами и начинает поглаживать, разгоняя мой пульс до максимума.

Температура моего тела подскакивает настолько, что, когда узел ткани слабеет, я не отшатываюсь, не пытаюсь закрыться. Всего лишь делаю жадный вдох. И еще один, когда ладонь Тимура спускается вниз, заставляя опуститься и простыню.

Его взгляд не отпускает меня, не дает возможности спрятаться за ресницами. Обнажает еще больше – глубиной и темнотой, которые я там вижу.

Одна его ладонь обхватывает мою шею, заставляя меня приподняться, а вторая тут же накрывает грудь. Сжимает ее, будто пробуя, привыкая или, скорее, заставляя привыкнуть меня.

Это уже не массаж. Давно не массаж. Жесткие пальцы раскатывают соски, а пристальный взгляд наблюдает. И ему мало того, что он видит. Мало, потому что ладонь начинает игру: меняет нежность на грубую ласку, заставляя кожу гореть.

Его дыхание падает на мои губы, его руки продолжают изучать мое тело, а его взгляд хочет большего – властный, жесткий, он будто пытается что-то разрушить во мне. Может, даже меня.

Потому что несмотря на то, что я понимаю, что делаю, понимаю, с кем это делаю, я не испытываю к нему отвращения. А ведь должна. Наверное, должна. Но этого нет. Неловкость, стыд, смущение, жар, который медленно разливается по моему телу, – это не то, к чему я морально готовилась.

И когда его ладони опускаются вниз, а я развожу ноги для более легкого доступа – это не то, что я должна делать.

Не должна…

Не должна…

Но изумленно выдыхаю, когда ребро ладони вклинивается у меня между ног, начинает тереть, а потом замирает.

– Дальше сама, – слышится голос Тимура.

Его приказ наталкивается на мои внутренние барьеры, состоящие из сотни «нельзя», «не должна» и «не с ним». А еще одно яркое «не могу»!

Я вновь застываю, прекрасно понимая, что за этим последует. Жду. Просто жду, когда все закончится, когда он устанет от этой игры.

– Посмотри на меня, – знакомый приказ.

Поднимаю глаза и натыкаюсь на бездну, которая в раздумьях за мной наблюдает. Проникает под кожу и выталкивает на поверхность мою темноту. Первое скольжение по его ладони дается с трудом, но, подгоняемая взглядом, я продолжаю. А он подсказывает, как именно нужно: в каком ритме и как плотно к нему прижиматься.

– Смотри на меня, – повторяет, когда мои глаза закрываются.

Ловит мой взгляд в плен, а следом и тело – начинает скользить ладонью быстро, жестко, уверенно, то и дело нажимая на клитор. Заставляя меня схватиться за его предплечья, чтобы удержаться здесь, в этом моменте. Заставляя теряться в нахлынувших ощущениях и забыть обо всем, что вне стен этой комнаты.

Тихая дрожь начинает усиливаться, переходя в лихорадку. Пытаюсь отстраниться, но он сжимает мою шею, заставляя вновь приподняться. А когда меня вдруг качает к нему, склоняется и ловит губами мой стон.

Не целует, это не поцелуй. Он просто впитывает эмоции, которые пронизывают меня, мешают сосредоточиться, путают мысли, скручивают внутренности, выворачивают меня наизнанку.

Его рот напротив моего, будто сторож, и потому успевает поймать и мой всхлип. Страшно, царапаю его руки, задыхаюсь от его пальцев…

– Тимур… – выдыхаю потерянно я.

Но вместо пощады его пальцы становятся лишь безжалостней. Отодвинув ткань в сторону, они прикасаются к моей пылающей коже и пропускают через нее электрический ток, который пронизывает каждую клеточку, выдавливая беззвучную мольбу: «Нет, нет, нет, я…»