Однако Элен видела, каким было лицо младшей сестры, когда Элиза упомянула Виолетту.

– Флоранс, это правда? Ты знала?

Флоранс закусила нижнюю губу:

– Виолетта никогда мне не нравилась.

– Вы обе знали и не соизволили мне сказать?

Элен поочередно смотрела на сестер. Лицо Флоранс приняло сокрушенное выражение. Элиза уставилась в пол.

– Прости меня, пожалуйста, – прошептала Флоранс со слезами на глазах.

Элен изо всех сил старалась не потерять самообладания.

– Значит, вы видели, как я выставляю себя дурой, и еще наверняка смеялись за моей спиной.

– Мы не хотели причинять тебе боль, – покачала головой Флоранс.

– А мне не больно узнавать об этом сейчас? Я любила Жюльена, это вам понятно? А вы не мешали мне оставаться блаженной идиоткой. Спасибо вам огромное!

Элиза и Флоранс неуверенно переглянулись.

– Прости, пожалуйста, – повторила ошеломленная Флоранс.

– Вам кажется, что работа медсестры и постоянная ответственность за вас – это предел моих желаний? – спросила Элен, не обращая внимания на слова Флоранс. Она говорила все громче, чувствуя, как пылают ее щеки. – Думаете, мне никогда не хотелось личной жизни? Ради вас я отодвигала в сторону все.

– Элен, – подняла голову Элиза.

Но поток гнева уже закружил Элен, и ей было не остановиться.

– Не ты ли назвала меня простушкой Элен? Сучка ты, Элиза, после этого! Тебя волнует лишь твоя жизнь. Но у меня были свои мечты. Я хотела заниматься живописью. Я любила искусство. Оно позволяло чувствовать себя по-настоящему живой… помимо Жюльена.

– Но ты бы могла… – начала Флоранс.

– Нет, не могла. То работа у Уго, то забота о вас обеих. На себя у меня не оставалось ни времени, ни пространства. Никто из вас этого и представить не может. Вы просто жили в свое удовольствие.

– Нам стыдно за прошлое, – сказала Флоранс. – Честное слово.

Но Элен все-таки сорвалась.

– Очень трогательно, да только малость поздновато. Вы обе всегда только и думали о себе.

Хлопнув дверью, Элен вышла из кухни и помчалась наверх.

Оказавшись у себя, она стала ходить взад-вперед, громко топая и сердито бормоча. Ее предали все, кого она любила и кому верила. Сестры. Жюльен. Виолетта. Но почему Элиза и Флоранс ничего ей не сказали? Как могла Виолетта флиртовать с Жюльеном? Она же знала, что Элен его любит. Какая она после этого подруга? И какие у тебя после этого сестры?

Элен отдубасила кулаками подушку. Следом хлынули слезы.

Когда она выплакала все, что накипело внутри, лучше ей не стало. Наоборот, ей стало еще хуже. И не из-за слов Элизы, а потому, что прежде она никогда не срывалась. Им только еще не хватало перессориться, особенно сейчас, когда Элизе требовалась поддержка. Конечно, все началось раньше, когда Джек ее отверг, а у нее не выдержали нервы. Элен и сейчас пыталась загнать свое состояние вглубь, но оно упорно лезло наружу, причем самым отвратительным образом. Она ходила по комнате, не представляя, как все исправить. Единственным, что имело ценность, была их маленькая семья. Только еще не хватало переругаться с сестрами.

Какая же она жуткая эгоистка! Не сдержалась, забыла о недавних страданиях Флоранс и о неумолимо приближающемся суде над Виктором. Это была самая ужасная ночь в их жизни. Еще немного, и состоится казнь. Виктор простится с жизнью. И хотя все молились об отсрочке приговора, сердце говорило Элен обратное. Неудивительно, что Элиза была вне себя.

И еще: сестра была права. Ей бы повнимательнее присмотреться к Жюльену и понять, что многое она придумала сама. Он не очень-то дорожил отношениями с ней. Да, прежде она не встречала таких обаятельных мужчин, как он: сильных, с горящими карими глазами, темными волосами и обворожительной улыбкой. Она просто подпала под его обаяние. Что говорить, это дело прошлое. Сейчас важнее всего помочь Элизе пережить завтрашний день.

Бóльшую часть ночи Элиза ходила по комнате. Слушая ее шаги, Элен хотела постучаться, войти, утешить. Неукротимая энергия сестры иногда пугала ее, но сейчас не это было причиной, мешавшей ей пойти к Элизе. Сейчас у той обнажены все нервы; это не бунт, а открытая рана души. Элен чувствовала, что лучше Элизу не трогать. Ей необходимо побыть одной.

Элен забылась недолгим сном, а проснувшись, ощутила нехватку воздуха. Она задыхалась. Прижав руку к горлу, Элен заставила себя дышать и вдруг почувствовала, что дышать нечем. Из комнаты словно исчез весь воздух. Элен охватила паника. Но постепенно плотный обруч, стягивавший грудь, исчез, и ей удалось вдохнуть.

В шесть утра, когда до суда оставалось всего три часа, Элен встала и прошла к сестре. Элиза стояла возле открытого окна.

– Элиза, – тихо позвала она.

Сестра повернула к ней заплаканное лицо, затем подбежала и обняла.

– Прости, прости меня, – шепотом повторяла она. – Я совсем не хотела это говорить. Вырвалось.

– И ты меня прости, дорогая. В такое ужасное время, и вдруг не сдержалась. Это непростительно с моей стороны.

Элиза отстранилась, рукавами вытерла глаза и покачала головой:

– Нет. Мы все на пределе. Я чувствую, что вот-вот свихнусь. Никто из нас не хотел, чтобы этот день настал.

Элен сдержала нахлынувшие чувства.

– Давайте забудем вчерашний вечер и постараемся пережить сегодняшний день.

Лицо сестры было настолько бледным и искаженным, что Элен едва не заплакала.

Элиза посмотрела на нее, поджала губы, уперла руки в бока и заговорила не своим голосом:

– Не плачь, дорогая. Это испортит тебе лицо.

– У тебя получается совсем как у нее, – сказала Элен.

Они улыбнулись. «Не плачь, дорогая. Это испортит тебе лицо» было излюбленной фразой Клодетты, которую она всегда произносила, если какая-то из дочерей начинала плакать.

– Чему вы тут улыбаетесь? – спросила вошедшая Флоранс.

– Мы не улыбаемся, – ответила Элиза. – Вспомнили кое-что.

Флоранс нахмурилась.

– Послушайте, это никак соловей? – Элен указала на открытое окно.

Сестры вслушались в трели, посвистывания и переливы.

– Действительно соловей, – сказала Флоранс. – Это хороший знак.

Она подошла к сестрам, протянув им руки. И все три обнялись.

Когда они разомкнули объятия, Флоранс посмотрела на Элен и Элизу:

– Кто-то хочет завтракать?

Элен покачала головой.

– Меня вытошнит, если я проглочу хоть кусок, – ответила Элиза.

– Тогда кофе?

Элиза закрыла глаза.