В сарайчике за домом нашлись допотопные широкие лыжи, целыхтри пары, но ни одна не подошла Чарли. Оно и к лучшему. Дома спокойнее. Бог сним, с насморком, но по крайней мере можно не бояться температуры.

Под верстаком, на котором Грэнтер, орудуя фуганком, когда-тоделал ставни и двери, он наткнулся на картонную коробку из-под туалетнойбумаги, где лежали старые запыленные лыжные ботинки, расползавшиеся по швам ответхости. Энди смазал их маслом, помял, надел – сколько же в них надо натолкатьгазет, чтобы они стали по ноге! Забавно, ничего не скажешь, но было в этом ичто-то пугающее. Зима выдалась долгая, и, частенько вспоминая деда, онспрашивал себя, как старик поступил бы в этой передряге. Раз пять-шесть за зимуон становился на лыжи, затягивал крепления (никаких тут тебе пружинных зажимов,сплошная неразбериха из тесемок, скоб и колец) и проделывал путь через ледянуюпустыню Ташморского озера – к Брэндфордской пристани. Отсюда извилистая дорожкавела в город, хорошо упрятанный среди холмов в двух милях восточнее озера.

Он всегда выходил до рассвета, с рюкзаком Грэнтера, заплечами, и возвращался не раньше трех пополудни. Однажды он едва спасся отразыгравшегося бурана; еще немного, и, – он начал бы кружить по льду, тычась вовсе стороны, точно слепой котенок. Когда он добрался до дома, Чарли дала волюслезам – ее рыдания перешли в затяжной приступ и этого проклятого кашля.

Он совершал вылазки в Брэдфорд, чтобы купить еду и одежду. Какое-товремя он продержался на заначке Грэнтера, позже совершал набеги на болеевнушительные владения у дальней оконечности Ташморского озера. Хвастатьс тутбыло нечем, но иначе им бы не выжить. Дома, на которых он останавливал свойвыбор, стоили тысяч по восемьдесят – что их владельцам, рассуждал он,какие-нибудь тридцать-сорок долларов в конфетной коробке... где, как правило,он и находил деньги. Еще одной его жертвой за зиму стала цистерна с горючим,обнаруженная на задах большого современного коттеджа с неожиданным названием«ДОМ ВВЕРХ ДНОМ». Из этой цистерны он позаимствовал около сорока галлонов.

Он был не в восторге от своих вылазок в Брэдфорд. Он был нев восторге от того, что старики, гревшие косточки вокруг пузатой печки вблизиприлавка, судачат о незнакомце, что живет в одном из домишек по ту сторонуозера. Слухами земля полнится, а Конторе хватит и полсловечка, чтобы протянутьниточку от деда и его дома в Ташморе, штат Вермонт, к самому Энди. Но что емубыло делать? Есть-то надо, не сидеть же всю зиму на сардинах в масле. Он не могоставить Чарли без фруктов и поливитаминов и хоть какой-то одежки. Все, что наней было, это грязная блузка, красные брючки и трусики. В доме не нашлось нимикстуры от кашля – так, несколько сомнительных бутылочек, ни овощей, ни дажезапаса спичек, что его совсем добило. Дома, на которые он совершил набеги, всебыли с каминами, но лишь однажды он разжился коробком спичек.

Конечно, свет не сошелся клином на Брэдфорде, чуть подальшетоже виднелись дома и коттеджи, однако там почти каждый участок прочесывалсместной полицией. И почти на каждой дороге был хотя бы один дом, где люди жиликруглый год.

В брэдфордском магазинчике он купил все необходимое, включаятри пары теплых брюк и три шерстяные рубашки для Чарли – размер он прикинул наглазок. Нижнего белья для девочек не было, пришлось ей довольствоватьс шортами,к тому же длинными. Чарли так и не решила, дуться ей по этому поводу илипотешаться.

Шесть миль туда-обратно на лыжах Грэнтера одновременнорадовали и тяготили Энди. Он не любил оставлять Чарли одну, и не потому, что недоверял ей, просто в нем поселился страх – вернусь, а ее нет в доме... или нетв живых. Старые дедовы ботинки натирали ноги до волдырей, сколько бы носков онне надевал. Стоило ему ускорить шаг, как начиналась головна боль, и сразувспоминались онемевшие точки на лице и мозг представлялс отработаннойпроводкой, так долго служившей верой и правдой, что кое-где от изоляцииостались одни лохмотья. А случись с ним удар посреди этого чертова озера,околей он тут, как собака, – что будет с Чарли?

Но благодаря этим вылазкам он многое обдумал. В тишинеголова прояснялась. Ташморское озеро было неширокое – вся его лыжная трасса отзападного берега до восточного меньше мили, – но сильно вытянутое в длину.Устав бороться с сугробами, которые к февралю выросли до метра с лишком, ониногда останавливался на полдороге и обводил взглядом окрестности. В такие минутыозеро напоминало коридор, уложенный ослепительно-белым кафелем, – стерильночистый, гладкий, без начала и конца. Озеро обступали посыпанные сахарной пудройсосны. Над головой была безжалостная в своей слепящей голубизне твердь либовдруг надвигалась безликая белая пелена, предвестница снегопада. Каркнет вдаливорона, глухо хрустнет лед – и снова ни звука. Он весь подбирался во время этихпереходов. Тело становилось горячим и влажным под слоем белья, и до чегоприятно было вытирать трудовой пот, выступавший на лбу! Он почти забыл эточувство, читая лекции о Ейтсе и Уильямсе и проверяя контрольные работы.

Тишина и физическая нагрузка прочищали мозг, и он снова иснова обдумывал свое положение. Пора действовать – давно пора, ну, да поездушел. Они решили перезимовать в доме у деда, но это не значило, что погонкончилась. Достаточно вспомнить, как он всякий раз поеживался под колючимивзглядами стариков, сидевших у печки. Его и Чарли загнали в угол, и надо как-товыбираться.

И еще это чувство протеста: творится произвол, беззаконие.Свободный мир, нечего сказать, если можно ворваться в семью, убить жену,похитить ребенка, а теперь отлавливать их, как кроликов в загоне.

Опять он возвращался к мысли – дать знать об этой историикакому-нибудь влиятельному лицу или лицам, с тем чтобы пошли круги по воде. Онмолчал, поскольку никак не мог освободиться, во всяком случае до конца, отстранного гипноза – того самого гипноза, жертвой которого стала Вики. Он нехотел, чтобы из дочери сделали уродца для дешевого балагана. Он не хотел, чтобына ней ставили опыты – для ее ли блага, для блага ли страны. И тем не менее онпродолжал себя обманывать. Даже после того какого жену с кляпом во ртузапихнули под гладильную доску, он продолжал себя обманывать, убеждать в том,что рано или поздно их оставят в покое. Сыграем понарошку, так это называлось вдетстве. А потом я тебе верну денежку.

Только сейчас они не дети и игра ведется не понарошку, такчто потом ни ему, ни Чарли никто и ничего не вернет. Игра идет всерьез.

В тишине ему постепенно открывались горькие истины. Визвестном смысле Чарли действительно была уродцем, вроде талидомидных детейшестидесятых годов или девочек, чьи матери принимали диэтилстилбестрол порекомендации врачей, которым было невдомек, что через четырнадцать-шестнадцатьлет у этих девочек разовьются вагинальные опухоли. Чарли тоже неповиннаяжертва, но факт остается фактом. Только ее инаковость, ее... уродство –скрытое. То, что она учинила на ферме Мэндерсов, ужаснуло Энди, ужаснуло ипотрясло, с тех пор его преследовала мысль: как далеко простираются еевозможности, есть ли у них потолок? За этот год, пока они по-заячьи заметалиследы, Энди проштудировал достаточно книг по парапсихологии, чтобы уяснить – ипирокинез и телекинез связывают с работой каких-то малоизученных железвнутренней секреции. Он также узнал, что оба дара взаимообусловлены и что чащевсего ими бывали отмечены девочки немногим старше Чарли.