Заснуть в ту ночь ей так и не удалось. В три часа ночи она призналась себе, что поспать ей не светит, встала с кровати и пошла в комнату Акила.

Здесь все изменилось. Комната по-прежнему принадлежала ему, но теперь еще и остальным, заявлявшим на нее свои права с течением времени. Кровать, стол, комод стояли на своих местах, а вот некоторые другие вещи – оранжевый бинбег, кресло, облепленное наклейками со звездами хеви-метала, – однажды вынесли, и дальнейшая их судьба Амине была неизвестна. Появилось здесь и много нового: одежда и газеты, разношерстный, накапливающийся в любом доме хлам (пустой стакан, завернутый в фольгу фонарик, выпуск журнала «Американская фотография» за декабрь 1991 года). По этим предметам можно было отследить, кто приходил в комнату, не хуже, чем по журналу посещений. Кожаная куртка Акила, которую постоянно перекладывали с места на место, словно парализованную кошку, в аккуратно сложенном виде лежала на столе. Амина взяла ее, поднесла к лицу воротник, принюхалась, а потом надела.

Судя по вмятине на кровати и свернувшимся под ней, словно мокрицы, хирургическим бахилам, последним сюда заглядывал Томас. Амина медленно опустилась на покрывало, стараясь точно попасть в отпечаток его тела, как будто делая ангела на снегу, а потом подняла взгляд.

Сколько лет прошло, а они, все так же улыбаясь, смотрели на нее сверху. Ганди, похожий на малыша в очках с толстыми стеклами, Мартин Лютер Кинг-младший и Че Гевара, все с поразительно похожими прическами. Их нарисованные лица мерцали электрическим светом, представляя собой гремучую смесь желаемого и действительного. Амина крепко зажмурилась, и под веками заплясали коралловые губы Великих, испещренные бледно-зелеными татуировками.

– Ого! – воскликнула Моника на следующее утро, заходя в кабинет Томаса и делая вид, будто принюхивается как ищейка. – А ты что тут делаешь? – спросила она у Амины.

Та подняла глаза от модели человеческого мозга, продолжая вертеть в руках гиппокамп. Остальные детали модели были рассыпаны по столу отца и напоминали останки расчлененного животного.

– Жду папу, он должен меня в аэропорт отвезти.

– Погоди, ты же собиралась остаться до пятницы?

– Она спасается бегством, – сказал Томас, не отрываясь от компьютера. – С мамой поссорилась.

Моника присела на подлокотник дивана и совершенно не к месту изобразила удивление:

– Правда? А я-то надеялась, что мы сегодня сходим куда-нибудь, поболтаем между нами, девочками… Тебе мама не передала, что я звонила? Три раза.

– Представь себе, нет, – ответила Амина, не обращая внимания на мрачный взгляд, которым наградил ее Томас.

Не ее проблема, что Камала никогда не передает ей сообщений от людей, которые матери не по нраву. Как будто этого вовсе не было.

– И когда вылет? – взглянув на часы, спросила Моника.

– Около двух.

– Давай я тебя отвезу?

– А ты сможешь? – усомнился Томас.

– Что? – с удивлением посмотрела на него Амина. – Папа, но ты же…

– Отлично! Я – с радостью! – заулыбалась Моника. – Посидим в «Гардуньо», гуакамоле, пиво и все такое, подождем твой рейс. Хочешь? Погоди, я быстренько машину подгоню!

Амине совершенно этого не хотелось, но Моника уже быстрым шагом направилась к двери. Что ж, ладно. Амина встала, окинула взглядом кабинет и совсем загрустила. Было бы гораздо лучше, если бы отец сам отвез ее в аэропорт, но тот уже погрузился в работу, внимательно читая разложенные на столе бумаги.

– Удачно вышло, да? – спросил он.

Амина кивнула и смущенно отвернулась, внезапно ощутив, что на глаза наворачиваются слезы.

Отчего ей хотелось плакать? Не из-за того, что отец постоянно был занят чем-то другим. Не из-за того, что Камала снова решила заняться сводничеством, чего, собственно, и следовало ожидать. Нет, просто каждый раз перед отъездом ее охватывало чувство, что она снова не справилась, не исполнила своего долга, так и не смогла сделать дом настоящим домом.

– О малышка! – встревоженно посмотрел на нее Томас. – Не надо так расстраиваться из-за мамы!

– А я не расстраиваюсь, – неубедительно ответила она.

– Все наладится, – успокоил ее отец, встал из-за стола, подошел к ней, крепко обнял и потерся подбородком об ее макушку.

– Да, я знаю, – отозвалась Амина, обняла его в последний раз, взяла свою сумку и вышла из кабинета.

Моника уже ждала ее внизу, и вскоре они выехали с парковки. Машина едва тащилась, словно улитка. На шоссе мимо них кометами проносились другие автомобили, время от времени кто-нибудь из водителей удивленно оборачивался, глядя, все ли у них в порядке с двигателем, не прокололось ли колесо. Моника открыла бардачок и достала оттуда изумрудную пачку сигарет с ментолом.

– Ты что делаешь? – спросила Амина.

– А сама как думаешь?

– Я считала, ты давным-давно бросила!

– Ты сама-то бросила? – буркнула Моника, посмотрев на нее странным равнодушным взглядом.

Амина покраснела, а Моника дрожащими руками бросила ей пачку и вытащила прикуриватель. Машину заполнили клубы дыма. Они подъезжали к неправильному съезду с автострады, поворотники бешено мигали. В последний момент Моника все-таки свернула направо, потом еще раз и припарковалась перед отелем «Вилладж Инн».

В окне ресторана виднелись, накладываясь друг на друга, как два отрезка кинопленки в месте монтажа, бордовые диваны закусочной, дешевые латунные люстры на потолке и лобовые стекла пустых машин, то появляющиеся в отражении, то исчезающие вновь.

– Твой папа пытался спасти мертвого ребенка, – сказала Моника.

Амина смотрела на силуэты на стекле, прокручивая в голове эту фразу, чтобы она обрела хоть какой-то смысл, но ничего не выходило. Моника приоткрыла окно и снова нажала на прикуриватель.

– Что ты сказала?!

– Твой папа. Несколько недель назад, – добавила Моника, снимая приставшую к языку крошку табака и выбрасывая в окно. – В реанимации.

– Мертвого ребенка? – переспросила Амина.

Прикуриватель отщелкнулся, она взяла его из рук Моники.

– Обширные травмы головы. У нас тут перестрелка была в торговом центре.

– Погоди, ты про сына Тая Хенсона?

– Прикуривай. Эта чертова хрень работает не дольше трех секунд, – велела Моника, и Амина послушно прижала сигарету к тускнеющим оранжевым огонькам. – Он тебе рассказал? – кивнув, спросила Моника.

– Сказал просто, что Деррик умер.

– А о том, что случилось в реанимации, знаешь?

Амина отрицательно покачала головой, и Моника тихо заговорила, глядя мимо нее в окно:

– Во время обхода позвонили, сообщили, что скоро привезут в реанимацию раненых. Двоих парней. Мы побежали к подъезду скорой помощи, и тут Томас… Я не знаю, – покачала головой она.