— Мы отвезем тебя к нему на кресле-каталке, — по-своему истолковала Ирка мою заминку.

— Да ну ваше кресло. Зеркало мне дайте! Зеркало! Срочно!

Дали сразу два, хотя и маленьких. И, как я и подозревала, открывшееся мне в них зрелище оказалось не слишком, мягко говоря, соблазнительным. Красные, как у вампира, глаза чуть припухли, равно как и само лицо, тоже изрядно покрасневшее. А еще у меня была повязка на лбу, из-под которой виднелся лиловый синяк.

— Не поеду я к нему такая! Ни за что! — взбунтовалась я.

— Сейчас подправим все, что возможно. — Ирка достала из своей сумочки тональный крем, пудру и расческу. — И потом, он все равно уже тебя видел.

— Он?! Меня?! Когда?!

— Вчера. Как узнал, что ты сюда поступила, так уговорил санитарочку из своего отделения, чтобы она привезла его к тебе на каталке, хоть на несколько минут.

— И вы это допустили?!

— Слушай, а не слишком ли ты распускаешь перышки перед женатым мужчиной? — осведомилась Ирка. И не успела я на это еще среагировать, как она торжествующе добавила: — Кстати, он разведен! Совершенно официально, уже два года. Тщательнее надо информацию собирать, голубушка! И между прочим, финальным толчком к этому шагу послужил как раз твой любимый Тиска.

— Я его теперь еще больше люблю, медвежонка моего лохматого! — страстно выдохнула я, стараясь не морщиться от боли под суровыми Иркиными пальцами, наводящими на меня красоту.

Леонид гостей никак не ожидал. В этом мы убедились сразу же, как только оказались у него в палате, куда я мужественно вошла в сопровождении своих амазонок, так гордо отодвинув перед самыми дверями каталку, словно мы и вовсе были с ней незнакомы. Леонид был не последним человеком как для полиции, так и для завода, так что палату ему выделили одноместную, с персональной душевой. Откуда он и пробирался в одних лишь трусах, с переброшенным через шею полотенцем. Судя по повязке на его бедре, рана там действительно была серьезная, и шел он с трудом, поэтому о том, чтобы при нашем появлении одним прыжком добраться до халата, висящего на спинке кровати, и речи быть не могло. Осознав это, Леонид в смущении застыл посреди палаты:

— Дамы, здравствуйте! Простите, что я в таком виде… — Но потом, как солнце сквозь тучи, сквозь его смущение вдруг пробилась лучезарная улыбка, и он выдал: — Людочка, вы даже не поверите, как я рад вас видеть!

— Я тоже очень рада, Леонид, — искренне сказала я.

Мы замерли друг перед другом, просто не в силах оторвать остановившийся, восторженный взгляд. Но потом Леонид снова спохватился, в каком он виде (надеюсь, не из-за того, что насмотрелся на мой нетоварный вид!), и все-таки поковылял к кровати.

— Классика! — уважительно сказала Семеновна, наблюдая за тем, как он одевается.

— Да, взял тут почитать! — простодушно кивнул Леонид на томик Алексея Толстого, лежащий на его тумбочке. — Сколько уж лет работаю на компьютерах, а вот к электронным книгам так и не смог привыкнуть, люблю запах бумаги и шелест страниц.

Я только покивала, старательно отводя от него глаза. Ирка сдавленно закашлялась в кулачок. Если бы Леонид только знал, что эта разбойница называет «классикой» и какой она ему сейчас сделала комплимент! Ну, Семеновна!!!

Леонид между тем указал нам на стулья:

— Присаживайтесь, милые дамы.

Мы не заставили себя уговаривать: меня в стоячем положении пошатывало, а Ирка с Семеновной последовали приглашению уже только из-за того, что Леонид не сел бы первым в женском обществе. А стоять ему было тоже нелегко, как и мне. Рассевшись, мы очень мило побеседовали о событиях последних дней. Теперь над этим можно было даже посмеяться! Не то что еще вчера! Потом Семеновна внесла свое предложение насчет Тиски, и Леонид с радостью за него ухватился:

— У вас с ним не будет проблем, он у меня добрый и послушный, только из воды выгоняйте построже.

— Сладим! — заверила его Семеновна.

Мне же так и хотелось выкрикнуть: «Не отдавай этой хулиганке ребенка, она его плохому научит!» — но шутки шутками, а я знала, что Тиске у Семеновны и в самом деле будет гораздо лучше, чем в питомнике. Я ведь к себе его тоже забрать пока не могла, получив не только ожоги дыхательных путей из-за баллончика, но и весьма чувствительное сотрясение мозга при ударе машины о столб. Так что даже неизвестно пока было, когда меня выпишут.

На поправку я пошла через пару дней. У Леонида дела шли несколько хуже, но я все свободное время проводила в его палате, стараясь ему помочь чем только могла. Там я и начала узнавать все подробности преступления, оказавшего такое влияние на мою жизнь. Леонид ведь очень тесно сотрудничал с Силантьевым в качестве главного консультанта по финансовым вопросам, так что узнавал эту историю одним из первых и во всех ее деталях, а я — от него. Как выяснилось, боссом всей преступной шайки, с которым Леонид храбро схватился у моего подъезда, оказался двоюродный брат нашего заводского главбуха. Именно от главбуха, во время одного из застолий, босс и узнал о том, что на заводе в скором времени состоится крупный денежный оборот. Но выболтавший под пьяное дело служебную тайну главбух не стал бы иметь никаких дел с жуликом, и тот это прекрасно знал. Поэтому даже не намекал родственнику на преступное сотрудничество, а наметил себе в помощники Гутярина. Подсунул ему эту девочку, Селестину, увел его из дома. Потом девочка, по наущению босса, окончательно заморочила Гутярину мозги. И он решился на преступление, запустив вирус так и туда, куда ему было сказано. Тут в планы босса входило подставить Гутярина как главного исполнителя — то есть сдать полиции мальчика для битья, — а самому со своими подельниками ускользнуть. Но все пошло не по плану! Программист оказался недоволен выделенной ему долей, устроил тихий бунт. И, как оказалось, успел переманить Гутярина на свою сторону: тот всегда был легко внушаем, а программисту, как и бандитам до него, нужен был козел отпущения, на которого в случае неудачи можно было бы все списать. Но тут у Гутярина вдруг проснулся инстинкт самосохранения или что-то вроде того, потому что он решил перестраховаться. По-своему, как умел, переписав номера пресловутых счетов. А потом в дело вмешался несчастный случай, если это только бандюганы, заподозрив программиста в нечестной игре, сами не перестарались с его обработкой. Если так оно и было, то теперь уж в этом точно никто не признается! Но наказали они в первую очередь сами себя, потому что со смертью специалиста и последовавшим у него дома пожаром утратили все ключи к счетам с деньгами! И в отчаянии были готовы локти кусать, когда вдруг Гутярин проболтался своей молодой любовнице, что, мол, теперь он единственный миллионер. А девица, успев немного узнать о его привычках, после этого признания поспешила его карманы обчистить. Может, тоже не хотела ни с кем делиться? Но так как в этой банде никто друг другу не доверял, то все это время за ней и за Гутяриным шпионила не одна только я. Просто мне больше повезло, если можно считать везением, что именно ко мне попала эта сволочная бумажка со всеми ее счетами! И тут уже за мной начали охоту. Честно скажу, только теперь, узнав обо всем, я поняла, какая опасность мне угрожала и как мне действительно повезло в том, что удалось выбраться из этой передряги живой! Наверное, сам бог уберег. А может быть, после несвоевременной гибели программиста бандиты просто опасались действовать со мной слишком жесткими методами? Ведь твердо знали, что, случись что еще и со мной, то третьего шанса добраться до денег у них точно не будет! Так что, похитив меня, они рассчитывали, что если угрозами ничего не добьются, то устроят мне побег, чтобы я сама их к деньгам привела, кинувшись за ними после пережитого, в надежде срочно уехать из города. Для этого они сразу и «маячок» мне в сумку подбросили вместо Иришкиного. Только пока не стали его включать — они ведь не думали, что я успею сбежать, прежде чем они к этому подготовятся! Но я сама его за них включила! Уехала, заставив их вначале отслеживать все пригородные маршруты, уходившие с автостанции в зафиксированное время, а потом и про мою дачу узнать! Ну а что случилось дальше, это уже я Леониду рассказывала. То сидя у него в палате, то выходя с ним в больничный парк погулять. В парке мы сидели рядышком на скамеечке, поскольку гулять Леонид пока мог только на костылях. И обсуждали при этом не только недавнее преступление. Нет! Нам и кроме него было о чем поговорить. Как и всегда. И даже молчалось мне рядом с этим человеком как-то особенно уютно. Однако он первый заговорил об этом, однажды, когда мы сидели на скамейке. Просто накрыл мою руку своей, переплел наши пальцы и сказал: