критерием жизнеспособности нации. Война также способствовала национальному единению. Вслед за этим Михай Антонеску заговорил о «биологии», которая вместе с «волей и борьбой, религией и <…> имманентной справедливостью и стремлением победить» должна была определить, какие нации выживут, а какие «сгинут». После того, как он рассказал о восстановлении исторической справедливости, которое должно было реализоваться с возвратом восточных территорий, он продолжил, заявив, что «румынские права» ждут армию на территории «за Днестром и всюду, где бьются румынские сердца». С точки зрения Михая Антонеску, начавшаяся война была одновременно расовой, направленной против «славянской массы с ее деградирующей социальной аморфностью», и идеологической, направленной против большевизма, поскольку они, т. е. раса и большевизм, «стремились разрушить жизнь старых европейских рас <.> опрокинуть самую основу нашей древней цивилизации»[543]. Необходимым условием победы являлся союз с Германией и руководство «великого фюрера», который «сегодня сокрушает крепость социальной анархии в мире (т. е. коммунизм. – В. С.)», как вчера он «сжег крепость иудео-капиталистических предрассудков и лицемерия»[544].

Итак, обновленная после вступления в войну против СССР программа режима Антонеску сводилась к следующему: расовая и идеологическая война, совместно с Германией, на востоке; идеологическое и расовое или «биологическое» очищение румынской нации; восстановление Великой Румынии, расширение ее границ и, таким образом, обеспечение стране важного места в новой Европе и в новом мире, подконтрольном нацистской Германии.

Михай Антонеску на заседаниях Совета министров, на которых он теперь часто председательствовал, испытывая терпение министров своим многословием, выражался еще более определенно. На заседании Совета, состоявшемся за пять дней до начала войны, он выступил с заявлением, в котором связывал политику в восточных провинциях, которые вскоре должны были вернуться под контроль Румынии, с видением послевоенной Румынии. Заявление выдавало его возбуждение уникальностью переживаемого страной момента и необходимостью действовать без промедления:

Румынский народ, встретив этот исторический момент, впервые за не знаю сколько столетий, должен использовать его, чтобы осуществить очищение населения[545].

Иными словами, расовая война за пределами страны должна была сопровождаться интенсивными усилиями по «очищению» ее внутри. Затем он перешел к политике в восточных провинциях:

Поэтому [наша политика в] Бессарабии и Буковине будет сродни политике [римского императора] Тита, в том, что касается населения определенного этнического происхождения, – и я вас уверяю, что не только евреев, но и всех национальностей, – мы дойдем до проведения политики жестокого и тотального устранения чуждых элементов[546].

<…> Не только с румынской точки зрения, с точки зрения этнической и расовой безопасности румынского народа, но и с высшей точки зрения цивилизации, объединения европейской цивилизации, мы должны пойти на применение суровых методов против славян. Они должны будут войти в нашу сферу влияния, и на новообретенных территориях мы должны будем организовать борьбу и средства обеспечения этой борьбы против славян.

Следовательно, в том, что касается Бессарабии, Буковины и заднестровских территорий, которые будут инкорпорированы в сферу румынского суверенитета, мы должны будем применить политику очищения и объединения, и объединения расового, через феномен эмиграции[547].

Карта 3. Бессарабия и Буковина в 1941–1944 гг.

Хотя общий смысл этого отвратительного текста вполне понятен, удивляет постоянный переход от абстрактных, обобщающих деклараций к обсуждению политики в одной отдельно взятой части румынской территории. Объяснение данного парадокса находится в упоминании Михаем Антонеску о том, что Бессарабия и Буковина «должны были стать ячейками опыта, на котором следовало построить новый административный и экономический порядок, чтобы затем распространить его на остальную территорию страны»[548]. Итак, логику вице-председателя Совета министров можно реконструировать следующим образом: целью режима была реконструкция всей страны, этническое очищение было составной частью этой реконструкции. «Освобождение» Бессарабии и Буковины, а также возможная аннексия некоторых территорий за Днестром давали режиму возможность провести эксперимент по этнической чистке и административной реорганизации. Этот опыт должен был быть использован при последующем проведении этой политики в остальной части Румынии.

8.3. Концепция «образцовой провинции»

Михай Антонеску развивал эту тему в своих выступлениях 2 и 3 июля перед представителями беженцев из Бессарабии, Буковины и с территории к востоку от реки Днестр (румыны называли эту территорию Транснистрией; некоторые этнические румыны бежали оттуда в Румынию во время Гражданской войны, последовавшей за распадом Российской империи, и в период сталинских репрессий) и будущими чиновниками, которым вскоре предстояло отправиться в эти провинции. Он начал с утверждения, что политика предшествующих румынских правительств в Бессарабии и Буковине была глубоко ошибочной, поскольку сводилась к эксплуатации этих провинций в пользу бухарестских политиков и бюрократов[549]. Возврата к прошлому не будет, заявил Михай Антонеску. Вместо этого в провинциях должен быть установлен совершенно новый административный режим под личным присмотром Иона Антонеску. Первым принципом этой новой программы должна была стать «радикальная чистка». Новый режим в равной мере должен был быть и административным, и военным, и притом «очень строгим». Вокруг провинций следовало создать «непроницаемую стену», перемещение людей и ценностей между ними и остальной страной должно было строго контролироваться, и национальные законы первоначально должны были лишь ограниченно применяться на этих территориях. Целью было создание новых провинций с очищенным и перевоспитанным населением, с эффективной, но чисто «национальной» экономикой. Напомнив будущим администраторам, что генерал Антонеску решил радикально реорганизовать государство «на новых основах, на здоровых основах, на основах крепких и окончательных», вице-председатель призвал свою аудиторию помнить, что они были «созидателями нового Государства, нового Народа». Бессарабия и Буковина должны были стать «не только основами новой жизни, но и примерами переустройства нашего Государства»[550].

Тот факт, что эти высокопарные слова отражали ви́дение самого диктатора, следует из заявлений этого последнего во время заседания Совета министров 6 октября 1941 г., которые по всем составным пунктам были практически идентичны процитированным выше тезисам Михая Антонеску: необходимость радикальной трансформации и этнического очищения страны и решимость использовать Бессарабию и Буковину как испытательный полигон по тестированию данной концепции, начиная с их «очищения» от всех «чуждых элементов». На этом заседании диктатор впервые назвал Бессарабию «образцовой провинцией» для всей Румынии[551].

Попытаемся более внимательно проанализировать логику обоих Антонеску и вытекавшие из нее следствия. Первым делом следует выяснить происхождение самой идеи превращения определенной социальной единицы в «образцовую». Сделать это несложно, поскольку это понятие было хорошо известно в межвоенной Румынии. По всей видимости, идея образцовых социально-экономических единиц берет начало в эпоху аграрной реформы, проведенной после Первой мировой войны, одним из непреднамеренных последствий которой стало дробление крупных земледельческих хозяйств, которые, как правило,