Я собираюсь выйти из почты, когда приходит сообщение:

Нури!

Я так рад узнать, что ты наконец в Великобритании. Отличные новости! Отправь мне, пожалуйста, адрес, где ты остановился.

Нахожу в спальне письмо и возвращаюсь к компьютеру, впечатываю адрес и отправляю. Больше ничего не говорю Мустафе и не получаю ответа.

Засыпаю на стуле, а когда открываю глаза – уже темно и гостиная опустела. Слышу стук стеклянного шарика по деревянному полу. Сперва не вижу Мухаммеда, но вдруг понимаю, что он сидит под столом в той же красной футболке и синих шортах, в которых был в последний раз.

Я опускаюсь на корточки и встречаюсь с ним взглядом:

– Мухаммед, что ты делаешь под столом?

– Это мой дом, – подчеркнуто говорит он. – Деревянный, как в «Трех поросятах», помнишь, как ты рассказывал мне эту сказку?

– Разве? Я рассказывал тебе лишь одну историю – про Медный город. Эту историю я читал лишь Сами, потому что однажды нашел книжку на базаре.

Мальчик не слушает меня, увлеченно перекатывая стеклянный шарик по трещинам в полу, потом загоняя его под ковер.

– Тебе нравится мой дом? Он не разрушится, как дома на родине. Разве не здорово, дядя Нури?

От резкой пронзительной боли встаю и, зажмурившись, прижимаю ладонь ко лбу.

Мухаммед тянет меня за свитер:

– Дядя Нури, ты пойдешь со мной?

– Куда?

Он берет меня за руку и ведет к парадной двери. Открыв ее, я понимаю – что-то не так: впереди, за зданиями, небо вспыхивает белым и красным, откуда-то раздается сильный скрежет металла о металл, словно на смерть тащат чудище, а ветер приносит с собой запах огня и пепла. Я иду через улицу, держа Мухаммеда за руку. Дома разрушены бомбами; они похожи на каркасы, наполненные вспышками света с проблесками неба на фоне. Мы идем по тротуару. Мальчик еле переставляет ноги в пыли. Слой столь густой, что мы будто идем по снегу. Повсюду сожженные машины, на заброшенном крыльце болтается белье, низко над улицей мотаются провода, тротуары завалены мусором. В воздухе висит запах смерти и жженой резины. Вдалеке в небо взвивается дым. Мухаммед тянет меня за руку, и мы идем вниз по склону, добираясь до реки Кувейк. По ней бегут темные волны.

– Вот где были ребята, – говорит Мухаммед, – но я оделся в черное, и меня не увидели, не утопили в реке. Аллах позаботился обо мне.

Он смотрит на меня крупными черными глазами.

– Да, – говорю я. – Так и было.

– Здесь все дети, – произносит он, – все те, кто умер. Они не могут выбраться из реки.

Посмотрев пристальнее, замечаю в воде чьи-то конечности и лица. В темноте могу различить только размытые очертания, но я знаю, кто там. Отступаю назад.

– Нет, – говорит Мухаммед. – Не бойся. Ты должен зайти в воду.

– Зачем?

– Только так можно нас найти.

Я делаю шаг вперед. Вода мутная, под поверхностью скользят тени.

– Нет, Мухаммед, я не зайду туда.

– Почему? Ты боишься?

– Конечно боюсь!

Он смеется:

– Это ведь я боюсь воды! Как же мы поменялись местами?

Мальчик сбрасывает ботинки и идет к воде.

– Мухаммед, не надо!

Тот не обращает на меня внимания, заходя дальше; вода поднимается выше колен, бедер, груди.

– Мухаммед! Если ты сейчас же не вернешься, я очень рассержусь!

Но он идет вперед. Я делаю шаг, другой и еще, пока вода не доходит мне до пояса. Мимо проскальзывает рыбина или змея. Впереди на темной поверхности воды сверкает небольшой предмет, и я вылавливаю ладонями

ключ

лежал на моей открытой ладони.

– Устраивайтесь, – сказал проводник и улыбнулся, сверкнув серебряным зубом.

Его квартира находилась неподалеку от центра Афин, вблизи моря. Из-за сломанного лифта нам пришлось подняться на три пролета. Здесь было тесно и неприятно пахло залежавшимися специями.

В конце узкого коридора находилась асимметричная гостиная, ведущая к трем комнатам. Из каждого окна открывался вид на кирпичные стены и вентиляционные системы соседних зданий. Проводник представился как Константинос Фотакис. Меня удивило, что имя у него греческое, хотя говорил он на арабском как на родном. Я всмотрелся в черты его лица и цвет кожи, но не мог определить, откуда он родом.

Мистер Фотакис дал мне ключ от спальни. В комнате на полу лежал двуспальный матрас и старый меховой ковер, бывший прежде пледом. Стоял запах сырости, стены покрывала зеленая плесень. Мы слышали жужжание вентиляторов. Из окна, на расстоянии вытянутой руки, виднелась стена другого дома, а жар от других квартир собирался в прогале между зданиями, заползая и в комнату.

Не слишком уютное место для сна, но все лучше, чем в парке. Правда, безопасное ли? Мистер Фотакис настораживал меня, возможно из-за глубокого гортанного смеха или золотой печатки на мизинце. Теперь он вел себя увереннее, чем в кафе. Но также проявлял дружелюбие: гостеприимно принял нас в своей квартире, словно родственников, даже настоял отнести наши сумки в спальню. Он показал, где можно принять душ, как пользоваться кранами, потому что горячая вода иногда становилась холодной, проверил холодильник и сказал брать оттуда все, что захочется. С нами обращались как с особыми гостями. На небольшом кофейном столике, зеленом с бронзой, лежали отрезанные окурки сигарет с коноплей и закрученные двадцатифутовые купюры, что подтвердило мои догадки, какие именно посылки я буду развозить.

Позже вечером к мистеру Фотакису пришли друзья. Их было двое, оба плюхнулись на диван и некоторое время щелкали пультом совсем как дети. Мне показалось, что они братья, один полноватый, второй высокий, но со схожими чертами лица. Оба хмурые, с длинными носами и близко посаженными глазами, отчего создавалось впечатление, будто парни напуганы.

Около десяти вечера мистер Фотакис дал указания насчет первой посылки. Я получил пять белых коробок, которые следовало доставить в разные районы Афин. Мне дали адреса и сказали, в каком порядке нужно развезти посылки, назвали имена или клички принимающих. Также мистер Фотакис выдал мне новый смартфон, которым я мог пользоваться только по работе: позвони я по другому номеру – и он обязательно узнает. Я получил зарядку для фургона и удостоверился, что включен Интернет для «Гугл-карт».

– Веди машину аккуратно. Никого не сбей, – ухмыльнулся мистер Фотакис. – У тебя нет ни страховки, ни прав.

Когда я собрался уезжать, Афра лежала на кровати, прижав к груди ключ от комнаты. Я поцеловал ее в лоб и сказал, чтобы она берегла себя, но тут она вручила ключ мне.

– Почему ты отдаешь его? – спросил я.

– Запри меня на замок, – сказала она.

– Почему не закрыться