группы или племени был настолько важен для выживания, что в мозге развился «специальный канал», который функционировал как ускоренный путь для передачи культурной информации. Этот особый канал открывается, когда мы чувствуем доверие, при этом он настраивает мозг на восприятие новых знаний. Гергели и Сибра называют это явление «эпистемологическим доверием» и считают, что именно оно позволило нашим далеким предкам развивать все более усложняющийся набор навыков, таких как изготовление инструментов и приготовление пищи.

Социальное обучение – мощный инструмент, однако дети, растущие в условиях опасности и страха, приучаются не проявлять любопытства. Жизнь в состоянии недоверия приводит к тому, что люди замыкаются в себе и перестают учиться у других. И напротив, в случаях, когда можно установить доверие, мозг с готовностью начинает создавать новые нейронные сети. Такие проекты, как молодежные фермы Wind City Harvest, которые включают в себя выращивание овощей и фруктов, сбор урожая и совместное потребление продуктов питания, в значительной степени черпают свою силу в том, что воспроизводят основные жизненные навыки, благодаря которым развивается социальное обучение.

Стандартные методы в системе нынешнего образования сильно недооценивают ту важнейшую роль, которую социальные связи играют в процессе получения знаний[228]. Подобная неспособность оценить важность наших биологических корней возникла вместе с современной идеей о том, что мы можем заново создать самих себя. Как отмечал Юнг: «Мы бы посмеялись над идеей о том, что какое-то растение или животное изобретает себя само, однако находятся люди, которые верят, что психика или разум изобрели себя сами, став тем самым своими создателями». Наш мозг – это продукт тысячелетней адаптации. «Разум вырос до своего теперешнего состояния сознания так же, как желудь вырастает в дуб» – писал Юнг[229].

Для наших предков, охотников и собирателей, знание растений в пределах местности и понимание того, какие из них полезны в пищу, какие – обладают пользой с медицинской точки зрения, а какие ядовиты, сформировали первую комплексную базу знаний. Подобная культурная информация передается из поколения в поколение, позволяя людям накапливать и совершенствовать свой багаж знаний. Однако, если эта связь нарушается, человеческие сообщества становятся одинаково уязвимыми к потере знаний и навыков. Это всего лишь вопрос одного или двух поколений. Посмотрите, как быстро изменилась культура заботы и ухода и культура труда; как быстро была утрачена связь с землей.

Изучение ботаники, которое было так популярно в девятнадцатом веке, с двадцатого столетия пошло на спад. Для многих людей, выросших в современных городах, растения почти полностью утратили свою значимость или ценность. Термин «растительная слепота»[230], который использовала Фурнье, был введен в 1998 году двумя американскими ботаниками Джеймсом Вандерзее и Элизабет Шусслер. Они были обеспокоены тем, что прогрессирующий разрыв с природой привел к тому, что фундаментальная роль растений в поддержании жизни выпала из нашего коллективного сознания. Такой ситуации, по их мнению, сыграл на руку еще и тот факт, что мозг склонен отфильтровывать знания о существовании растений из нашего сознания.

Наша система восприятия остро чувствительна к определенным паттернам, особенно к любым сигналам, напоминающим человеческое лицо. Большинству растений не хватает такой заметности, хотя некоторые цветы могут привлечь наше внимание подобным образом.

Кроме того, у коры головного мозга существует система приоритетности зрительных стимулов, и главными здесь являются нечто движущееся или потенциально угрожающее. Поскольку растения относительно статичны, а их изменения происходят медленно, это отодвигает их на второй план. Все это означает, что, если людям не помочь открыть глаза, существует риск того, что царство растений останется для них закрытым.

Вандерзее и Шусслер отмечают, что любовь к растениям часто возникает под влиянием «наставника по растениям»: большинству из нас нужно, чтобы кто-то, кто уже ценит и понимает их, познакомил нас с миром растений. Молодой человек по имени Дэниел, у которого я брала интервью в рамках проекта общественного сада, описал подобный опыт. Большую часть подросткового возраста он провел в онлайн-играх и в конце концов стал чувствовать себя потерянным и оторванным от мира. Когда он впервые пришел в общественный сад неподалеку от своего дома, то почувствовал себя еще более потерянным. Растения казались ему «прекрасным, но чуждым миром», и он понятия не имел, что с ними делать. Один из координаторов сада, молодой мужчина всего на несколько лет старше Дэниела, помог ему начать работать с землей и показал основы ухода за растениями. «Это помогло мне раскрыться», – сказал Дэниел. После этого он по-настоящему увлекся растениями. Он отчетливо помнил, как однажды пришел в сад и почувствовал: «Теперь я понимаю, как это работает», и в результате стал проводить там все больше и больше времени. Большим стимулом для него было то, что, в отличие от игр, садоводство давало ему возможность делать что-то «реальное». Работа с растениями оказала на Дэниела преобразующее воздействие. Он некоторое время работал волонтером за границей и в конце концов стал преподавать садоводство во временной школе в греческом лагере беженцев – то есть он сам стал «наставником по растениям». Занимаясь садоводством, он понял, что может делать что-то, что меняет жизнь к лучшему.

Для Дэниела, который чувствовал себя как дома в мире технологий, мир природы был «чужим». Взрослея, он нашел для себя нишу в компьютерных играх, но это привело его к хроническому разочарованию в жизни. Сегодня перед многими мальчишками стоит выбор: проводить время в Интернете в различных файтингах и военных игрушках или болтаться на улицах, где царствуют насилие и бандитизм. Городская среда не предлагает особого разнообразия, особенно для детей из семей с низким уровнем дохода. Когда я спросила детей на молодежной ферме Wind City Harvest, что бы они делали, если бы не участвовали в проекте, их тремя основными ответами были: валялись в постели, сидели в Интернете, оказались бы в беде.

Мальчики редко выбирают садоводство, потому что считают его скорее воспитательным мероприятием, а не чем-то, что пристало делать мужчине. Некоторые молодежные проекты называют себя фермами, а не садами, специально для решения такого затруднения, но как бы это ни называлось, возделывание земли – это не только воспитание, но также потенция и сила. Так, в Древней Греции верили в существование Приапа[231] – бога плодородия мужского пола, который отвечал за урожайность фруктов, овощей и виноградников; его иногда изображают с огромным фаллосом в окружении садовых плодов.

В истории о Джеке и бобовом стебле[232] – старинной английской сказке, истоки которой лежат в мифе, насчитывающем 5000 лет, – также можно найти «растительное» вдохновение. Джек тратит последние несколько монет своей