Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возделывание земли укрепляет внутренние силы, повышает самооценку и расширяет возможности, а совместное использование ее продуктов способствует доверию и сотрудничеству. Нам всем нужно ощущать силу и потенциал, отдавать и получать заботу. Эти дуальные свойства человеческой природы объединяются благодаря алхимии садоводства. Простая истина заключается в том, что если бы каждый город или населенный пункт был задуман как сад и если бы людям разрешалось и их бы поощряли ухаживать хотя бы за некоторой частью своего района, то у людей, как и у растений, было бы больше шансов на процветание.
9. Война и садоводство
И все же вряд ли должен сад
Быть в состоянии войны; он должен быть ее противоположность,
Ее контраст – изящная попытка
Хранить и честь, и деликатность
Ужасной дикости природы вопреки…
В процессе написания этой книги я не раз испытывала сожаление оттого, что вынуждена была сидеть в четырех стенах за своим столом, пока Том грелся на солнце и занимался делами в саду. Однажды осенью это сожаление, казалось, достигло своего пика.
Все лето я изучала лечебное садоводство в контексте Первой мировой войны. Промышленная война тогда тоже развернулась в невиданных ранее масштабах, и ее разрушительные последствия укрепили в людях идею о том, что им необходимо вернуться к работе на земле. Я также изучала биографию своего дедушки, Теда Мэя. То, что я узнала об унижениях и жестокостях, которым подвергались военнопленные в Турции, потрясло меня до глубины души.
К моменту, когда наступила осень, все то немалое количество времени, которое я посвятила размышлениям о войне, стало негативно сказываться на моем состоянии. Я поняла, что мне нужно отложить свои исследования и провести какое-то время в саду.
В нашем сарае стояли несколько больших ящиков с луковицами, и я, взяв несколько пакетов сцилл, пришла помочь Тому облагородить одну из наших больших цветочных клумб. Какое облегчение снова погрузить руки в землю! Работая тяпкой и наслаждаясь свежим запахом почвы, я вскоре вошла в ритм и почувствовала себя единым целым с тем, что делаю. Погода была мягкой для этого времени года, и на теплом солнце мой внутренний холод понемногу стал рассеиваться. Пока я работала, мне пришло в голову, что посадка луковицы похожа на закладку бомбы надежды замедленного действия. Всю зиму их потенциальная сила будет лежать в темной земле, а затем они тихо взорвутся весной, покрывая участок осколками ярко-синего цвета.
То, как семена и луковицы появляются из почвы, трансформируясь из чего-то, казалось бы, безжизненного, мы обычно считаем само собой разумеющимся.
Однако опыт войны – это опыт, в котором ничто не воспринимается как должное. Все аксиомы, из которых состояла наша жизнь, в такие времена ставятся под сомнение. Но одновременно усиливается воздействие природной красоты и человеческой доброты.
Экстремальные ситуации, например те, с которыми сталкиваются на передовой или переживают военнопленные, обнажают жизнь до самых ее основ и раскрывают ценность тех переживаний, которые в противном случае остались бы незамеченными.
Война и садоводство во многих отношениях противоположны друг другу. Однако и то и другое касается территории: ее освоения, нападения на нее или ее защиты. Идея о том, что один вид деятельности может уравновесить другой, имеет древние корни. В великих цивилизациях Месопотамии навыкам, связанным с ведением боя и обработкой земли, придавался равный вес. В 329 году до н. э. Ксенофонт записал, что для персидских царей военное искусство и искусство земледелия считались двумя «самыми благородными и необходимыми занятиями»[233]. Кир Младший (424–401 гг. до н. э.), например, не только спроектировал свой собственный сад, но и сам посадил и вырастил в нем многие деревья.
Воин и земледелец представляют собой два полюса человеческой природы: агрессию и разрушение против миролюбия и творчества. В 1918 году, во время Первой мировой войны, Уинстон Черчилль сослался на эту древнюю дихотомию в беседе, опубликованной поэтом Зигфридом Сассуном[234]. Сассун, участник Первой мировой войны, награжденный за храбрость в бою, был, однако, хорошо известен как антивоенный оратор. Черчилль, будучи на тот момент министром вооружений, вызвал его к себе в последние месяцы войны.
В ходе беседы Сассун понял, что Черчилль хочет «разобраться с ним». Их словесная схватка, длившаяся час, завершилась тем, что Черчилль принялся расхаживать по комнате с большой сигарой в углу рта, провозглашая «решительное оправдание милитаризма». Размышляя об этой встрече впоследствии, Сассун написал: «Интересно, был ли он стопроцентно серьезен, заявляя, что «война – это нормальное занятие человека»?[235] Правда, он тут же уточнил эту сентенцию, добавив: «Война – и садоводство»».
Да, Черчилль серьезно относился как к войне, так и к садоводству. Сад был важной частью всей его жизни. Двумя годами ранее описанной встречи он был понижен в должности, уйдя с поста первого лорда Адмиралтейства после ужасающего провала военно-морской кампании в Дарданеллах и высадки в Галлиполи. В течение того лета «бойня и разорение», как он это назвал, преследовали его, и сад на ферме Хоу Фарм в Суррее явился для него спасательным кругом.
* * *
Одно дело, когда природа дает передышку от войны, но совсем другое – создавать сады в самом ее эпицентре. И все же именно это произошло во время затянувшихся боевых действий на Западном фронте.
Красивые цветы могут показаться чем-то пустяковым, когда вокруг рвутся снаряды, но среди этого ландшафта крайнего опустошения красота природы, особенно цветов, как ничто другое обеспечивает психологический спасательный круг.
Сады создавались солдатами, капелланами, врачами и медсестрами[236]. Некоторые из них были небольшими, некоторые – весьма существенными, одни служили чисто декоративным