Когда же настало время вылететь из гнезда, то он, к всеобщему смеху, просто вывалился и, цепляясь за ветки, шлёпнулся в заросли боярышника, да там и остался навсегда. И поэтому, когда стая поднималась над тополями по тревоге или просто поразмять крылья, в зарослях боярышника некоторое время трепыхалось его жалкое тельце, в конце концов он выпутывался и, отдуваясь, то ли перелетал, то ли перепрыгивал с ветки на ветку, добираясь до верхушек тополей, чтобы присоединиться к сородичам, но те уже возвращались к своим гнёздам.

Вначале над ним потешались и даже стукали его несильно клювом по голове. Дескать, в кого ты такой уродился, в воробья какого-то. А потом и вовсе перестали обращать внимание. Так, для поднятия настроения, долбанут его клювом, а он упадёт в свои заросли, и оттуда несётся обиженное «Хар-р, кла-р-р» вместо звонкого и громкого «Ка-а-арр!». Все хохочут, в смысле каркают.

Но так было лишь в редкие минуты ничегонеделания. Обычно же дел было много: весной вить гнёзда, чтобы в этих гнёздах откладывать яйца, а потом согревать их своим теплом и терпеливо дожидаться появления птенцов…

У воронёнка любимой так и не появилось. Он тоже хотел бы устроить гнездо, чтобы там появились маленькие птенчики, но ни одна даже самая захудалая ворона не глядела в его сторону. «С ним же не воронята родятся, а воробьишки», — хихикали они.

Воронёнок не обижался на усмешки собратьев. Он выходил из тополиной рощи, прогуливался по полю, собирая червячков, а потом, подпрыгивая, взлетал и, не торопясь, летел низко над землёй, словно боялся упасть, потом нехотя поднимался всё повыше и планировал, используя силу встречных воздушных потоков. Так проходили его дни.

Но ему очень хотелось найти себе друга. Сильного, понимающего, который бы не смеялся над его маленькими размерами, над слабым крылом. Бывало, он залетал подальше от родной рощи и искал.

Так он познакомился с большой птицей, которая летела очень высоко в небе и была такой же одинокой, как и он. Воронёнок не стал спрашивать разрешения лететь рядом. Он просто летел, правда, намного ниже этой птицы, но сердце его переполняло прекрасное чувство какого-то душевного родства. Он стал сопровождать эту прекрасную птицу каждое утро и летел за ней, насколько хватало его сил, а потом, немного передохнув, возвращался домой.

Жизнь его стала приобретать некий смысл. Он уже не так боязливо спускался к своему дому под ветками боярки, и собратья не так раздражали его своими мелкими ссорами, пустыми разговорами и смешками. Заметили перемену в нём и его соседи.

— Посмотрите-ка, наш заморыш… Приосанился… Кар-кар…

— Воробьиху в подружки себе нашёл… Кар-кар…

Но воронёнок только хитро прикрывал глаза, а потом смотрел сквозь листву на кусочек голубого неба, в котором каждый день ждала его встреча с новым и единственным другом.

Наступило лето, и в птичьих гнёздах из яиц стали вылупляться птенцы. Родители помогали им выкарабкиваться из плотной яичной скорлупы, нежно смотрели на своих деточек и с ужасом думали о начале новой поры — безудержной кормёжки постоянно голодных, пищащих, лысых без оперения желторотиков, а также заботе о безопасности птенцов.

Роща постепенно наполнилась новыми голосами. Взрослые вороны весь день были заняты поиском пищи для своего потомства и совершенно забыли про воронёнка.

Каждое утро воронёнок выбирался из рощи привычным путём, вначале пешком — к полю, лёгкий завтрак и — в небо.

Встречая своего друга, он изо всех сил старался не отстать от него, хотя это было очень трудно. Совершенно выбившись из сил, когда крылья отказывались ему подчиняться, перед глазами плыли круги, а клюв не закрывался и жадно хватал воздух, он буквально падал на ветку первого попавшегося дерева и с тоской искал глазами тёмный силуэт на бесконечно синем небе. Его друг опять улетал один.

Но время шло, и постоянные полёты укрепляли его крылья, сердце и мускулы. И хотя он ещё не мог догнать своего друга, но уже дольше летел за ним, не теряя так быстро силы, как было раньше. Воронёнок не замечал этого. Ему очень не хотелось потерять своего единственного друга, и он старался изо всех сил.

Настало время, когда он стал приближаться к нему. К середине лета они летели уже вместе, недолго, но вместе, крылом к крылу. Друг его оказался просто огромным, в десятки, сотни раз больше воронёнка. Когда он летел, то гудел, как тысяча большущих шмелей. Потоки воздуха, отходящие от него, отбрасывали воронёнка в сторону, но он научился уклоняться от них. Ему многому пришлось научиться, и всё только для того, чтобы быть рядом с другом.

Утром, а пришёл уже июль, он, как всегда, отправился на встречу. Друга долго не было, и воронёнок летал кругами, наблюдая сверху за происходящим на земле. Так он проворонил момент встречи.

Друг появился внезапно из-за облаков. Летел он тяжелее обычного. Сделав большой круг над полем, большая птица, к изумлению воронёнка, стала выбрасывать в небо своих птенцов.

Воронёнок не стал задумываться, как, где прятались птенцы, он видел чёрные точки, которые вываливались откуда-то из тела друга и стремительно неслись к земле.

— Он учит их летать! Да-да… Это его птенцы, и он учит их летать! — повторял воронёнок. — Нужно ему помочь. Помочь другу. Я лечу!.. — закричал он, и ветер засвистел на кончиках крыльев.

Воронёнок метался от птенца к птенцу и подсказывал им, что нужно делать: «Машите, сильнее машите крыльями. Что же вы, разобьётесь! Глупые, не бойтесь, я вам помогу!»

Он на самом деле пытался подставить своё крыло птенцам, но они были такие большие, что воронёнок никогда бы не смог их удержать в полёте и упал бы вместе с ними. Он был готов погибнуть.

Но вот чудо: птенцы один за другим стали выбрасывать белые облачка от себя, которые разворачивались и замедляли падение птенцов. Они стали походить на семена одуванчиков.

Эти «одуванчики» потихоньку спускались, а в небе появлялись уже другие. Воронёнок радостно носился между куполами, и птенцы взмахивали своими тонкими крыльями и что-то кричали.

— Кар-р-р… Ура-а-а! — повторил он их крик. — Ура! Ур-рр-аа-а!

Так не кричали его сородичи.

Рощица и жившая в ней большая воронья семья тоже готовилась к лёту птенцов. Птенцы давно обросли пёрышками и иногда выпадали из гнёзд, пытаясь удержаться в воздухе, слабо трепыхали крыльями. А упав в траву, они истошно орали, задрав к небу клювики.

Сравнительно быстро обучившись летать, маленькие вороны стали самостоятельно добывать себе пищу, и их родители стали видеть мир чуть шире раскрытых клювиков. И что они увидели? Рядом с ними на прогибающемся кусте боярышника сидела огромная сильная птица, в которой они с большим трудом узнали прежнего воронёнка.

— Посмотрите, посмотрите… Неужели это наш бывший заморыш?

— Каким большим и сильным он стал! Это просто чудо.

— Он самый сильный из нас.

— Лучше и быстрее его нет птицы. С ним и орлу не сравниться.