Рассудок ее не оставлял. Она следила за временем и, приходя в себя, непременно проверяла, сколько осталось до самолета.

Перед выходом из дома Маргарита присела над Владиславом – вернее, над тем, что теперь было им, – и с минуту сидела, смотрела на него. Она не трогала его эти дни, он так и лежал, где упал, на спине, как она перевернула его, рот у него был широко открыт, открыты глаза, она попробовала закрыть их, но у нее ничего не получилось – он уже давно закостенел. Впрочем, ей до того было физически плохо, что эти его открытые рот и глаза ее не пугали. Зачем она напоследок столь пристально вглядывалась в его лицо – ответа на это в ней не было. Она не прощалась с ним. Ей нечего было с ним прощаться. Она не чувствовала в себе такой потребности. Просто некая сила, что была вне ее и сильнее ее воли, заставила Маргариту сделать так, и она так сделала.

Груза у нее получилось – два больших чемодана. Но оба были на колесиках, с приделанной к ним ручкой, кати – и никакого особого труда. Вместо своего легкого пальто, в котором ей было не слишком тепло и в Париже, она надела дубленую, с коротко подстриженным мехом куртку Владислава. Куртка была основательно велика ей, но двубортная, застегивайся хоть на какую сторону, и для декабрьской Москвы подходила лучше всего прочего.

В сейфе, который Маргарита обследовала еще в одно из своих просветлений между пьяным беспамятством, лежали, оказывается, не одни пистолеты. Владислав держал здесь и деньги. В глубине, у дальней стенки. Не франки. Доллары. Много: несколько пачек сотенных в банковской упаковке. Соблазн взять хотя бы одну был так силен, что сначала Маргарита и взяла. Она уже стояла с чемоданами у дверей, соображала, мучительно преодолевая похмельную слабость мыслей, все ли сделано, что собиралась, и достала из сумочки пачку долларов, разорвала банковскую бандероль, отсчитала две тысячи, а остальное отнесла обратно, бросила в сейф. Кто знает, какие правила на таможне здесь, какие правила там, в Москве. Лучше было не иметь с собой больших денег.

Такси на улице, когда она покатила по тротуару с двумя чемоданами, остановилось само, без всякого ее знака. Мадам нуждается в машине, мадам подбросить? – что-то вроде того спросил, наверное, французский таксист, высунувшись из окна. Ви, ви, отозвалась Маргарита, сворачивая с тротуара. Аэропорт, сказала она уже в машине по-английски, Шарль де Голль. Водитель понял. О кей, улыбнулся он.

В аэропорту, перед тем, как идти оформляться на вылет, Маргарита выбросила ключи от квартиры Владислава в урну. Все, теперь пусть туда приходят, кто пожелает. Ее там нет.

Оказавшись в зале посадки, Маргарита достала из полиэтиленового пакета прихваченную из дома непочатую бутылку виски, вскрыла ее и отхлебнула прямо из горла. Отрываясь от бутылки, она заметила на себе сразу десяток удивленных взглядов. Но ей было все равно. До Москвы еще нужно было долететь, и, чтобы долететь, следовало себя снова как следует оглушить.

И в самолете, когда стюардесса покатила по проходу со своей тележкой, она тоже пила, взяв себе сразу две рюмки коньяка, и пила потом в аэропорту Хитроу, дожидаясь всю ночь своего рейса. Как она проходила затем аэропортовские формальности, как снова садилась в самолет – ничего этого Маргарита не удержала в памяти. И не запомнила, как летела.

Она пришла в себя, когда объявили, что уже подлетают к Шереметьево. Стюардесса наклонилась над ней, требуя застегнуть ремень, потрясла за плечо, – и Маргарита очнулась. О кей, о кей, бестолково ответила она стюардессе, но та не уходила, настаивая, чтобы Маргарита пристегнулась, Маргарита соединила на себе застежку ремня – и это действие окончательно привело ее в чувство.

Место ее было у окна, и она глянула в него. Но внизу пока было только стеганое одеяло облаков. А вокруг, оказывается, – сияющий ультрамарин пронизанного солнцем неба, такой сияющий и слепящий, что внутри в ней, несмотря на разнимающую тело похмельную слабость, тотчас все отозвалось счастьем.

Она дома, она дома в России, было сутью и смыслом этого счастья. Она дома! Там, в той квартире, все, конечно, в ее следах, ее будут искать – никакого сомнения, но кого будут искать? Будут искать некую Славу Анисимовну Рогозовскую, но такой нет в природе, она существует только в этом паспорте в ее сумочке, и осталось лишь пройти всякие контроли здесь, а после этого Слава Анисимовна исчезнет. И даже если в каких-то мидовских архивах отыщут ее паспортную фотографию, как по этой фотографии установить ее настоящую? И как хорошо, что он ее ни с кем не знакомил и что она ни разу не звонила с его телефона в Москву. Ее следов в квартире полно, но следов ее настоящей – никаких.

Самолет вошел в облака, прошил их и вынырнул к заснеженной земле. Маргарита, вновь приникнув к окну, жадно смотрела на мелькавшие мхи лесов, коричневые нити дорог, коромысла высоковольтных вышек, россыпи домов, и сердце у нее захлебывалось радостью: дома, дома!

О том, что если в квартиру уже проникли и кому-то из знакомых Владислава там все же известно имя, под которым она обитала в Париже, то здесь, в аэропорту ее могут ждать, Маргарита странным образом не думала.

Она подумала об этом, только когда все контроли были уже позади и каким-то узким мрачным проходом между двумя грязно-серыми стенками вышла к бурлящей толпе встречающих. Она подумала об этом – и ее запоздало опахнуло ужасом. Она стояла со своими двумя изрядных размеров чемоданами на пути – и не могла сдвинуться с места. Ее толкали, случайно и нарочно, обругивали ее, а она все стояла. Вот ничего себе, что еще могло быть, звенело в ней.

Из толпы встречающих выпихнулся мужик с печатью таксиста на лице.

– Что, девушка, машина нужна?

Маргарита, глядя на него, медленно приходила в себя.

– Машина? – переспросила она, не понимая. И поняла: – А, машина! Нужна.

– Сколько? – спросил таксист.

– Сколько положено, – сказала Маргарита.

– Сто, – сказал таксист.

– Чего? Рублей? – Маргарита удивилась.

– Каких рублей. Долларов.

– Да ну идите вы! – Маргарита стронулась с места и пошла сквозь толпу.

– Ну, восемьдесят, давай! – попробовал таксист перехватить у нее один из чемоданов.

– Десять, – предложила Маргарита.

– Иди ты, десять, – послал теперь, в свою очередь, ее таксист, отпуская ручку чемодана. – Тебя дешевле пятидесяти никто здесь не повезет!

Маргарита, продолжая сосредоточенно двигаться к выходу, не ответила ему. Она и не собиралась брать никакого такси. Она собиралась на автобусе до «Речного вокзала», а там на метро. Нужно было экономить. Она видела теперь всю свою жизнь навылет, до смертного одра. Учительница русского и литературы. Жизнь впереди ждала ясная и убогая.

Маргарита вышла через стеклянные двери на улицу, тотчас обдавшую ей лицо стылым сырым ветром, и покатила с чемоданами вдоль дороги. Мимо, загрузившись пассажирами, с солидной медлительностью проезжали роскошные «БМВ», «Вольво», «Мерседесы», «Тойоты», родные «Волги» с шашечками на крыше – чтобы дать настоящую скорость дальше, выехав на шоссе. Остановка автобуса была там, внизу, за автостоянкой, и до нее нужно было пройти метров триста. А потом стоять и ждать.