Ну же, Мэри Кей. Скажи ему, что любишь меня.

Скажи, что была бы счастливее на лугу «Нирваны» с любимым человеком, мы бы оставались вечно юными и вечно старыми, кормя наши голодные души словами, текстами. Скажи, что ты его переросла и не можешь дальше притворяться. Скажи, что сохраняла семью ради Номи, но теперь твоя бескомпромиссная, язвительная дочь хочет читать книги о подростках-террористах, а ты видишь просвет.

Ты отстраняешься от него. Делаешь первый шаг. В прямом и переносном смыслах. Ты еще ближе к выходу.

Скажи ему, Мэри Кей. Скажи, что он — любовь твоей молодости, что ты его ненавидишь. Ты хотела взойти на пьедестал — так скажи, что тебе больнее всего даже не из-за его измены с Меландой, а из-за чувств, которые ты испытываешь ко мне. Теперь у тебя есть партнер, которого ты ждала, и любовник, которого ты заслуживаешь. Это я.

Фил роется в стопке компакт-дисков — вы живете в девяностых, в прошлом — и, выудив нужную коробочку, включает проигрыватель. Голос Джеффа, мать его, Бакли, слова Леонарда Коэна. «Аллилуйя». Мы так не договаривались. Он берет твое лицо в ладони.

— Ты нужна мне.

— Фил…

— Я соскучился.

Вот почему нам надо было давно встречаться по-настоящему. Он к тебе подобрался. Ты хочешь меня, однако я здесь, а он там. Его руки скользят вдоль твоего тела, ты закрываешь глаза, он впивается в твои губы, но ты же не любишь крысу, да? Обычно он унижает тебя собственными песнями, а теперь соблазняет чужими, шепчет на ухо чужие слова и сует лапу тебе под юбку.

Я стискиваю пакет с попкорном. Он как удав, расстегивает молнию на твоей вызывающей юбке, крепче сжимает твою шею и говорит, что ты плохая девочка, кусает тебя за ухо, рвет колготки, и у него словно шесть рук, восемь рук. Он снял с тебя блузку, его джинсы падают на пол, и он внутри тебя, он ломает тебя, свергает с пьедестала, тянет за волосы, а ты стонешь, будто тебе нравится. Ты притворяешься, что кончила, хотя вряд ли такое возможно, и он берет тебя на руки, словно капитан — беспомощную русалку. Мы с тобой были на картине в пабе, а теперь ты с ним, в клетке его рук, в клетке вашего брака. Он кладет тебя на диван, снова закуривает, и пепел падает тебе на грудь. Ты морщишься, а он целует обожженные места, но ты не хочешь быть с ним. Ты хочешь быть со мной. Он сует руку в твою полупустую чашку кофе и гладит твою мураками своими мозолистыми пальцами, покрытыми никотином.

— Ну что, — говорит он, — сама позвонишь Лейле, или лучше мне?

Ты усмехаешься и вздыхаешь.

— Да ладно, Фил. Никуда ты не позвонишь. Сможешь завтра в час дня?

Он обхватывает тебя руками и ногами, как мне еще ни разу не довелось.

— Ради тебя я могу что угодно. Ты моя девочка. Без тебя я бы уже умер. Ты же это знаешь, да?

Сейчас ты позволишь опять себя трахнуть; ты — второй набор его зубов. Я выключаю монитор и продолжаю видеть его; в венке прячутся шипы, и пряные зернышки кукурузы щекочут мне горло. Я задыхаюсь, проклятый попкорн вылетает изо рта, и мне не пошевелиться, не вздохнуть, я умираю.

Фил, конечно, не Леонард Коэн и не Джефф Бакли, но я никогда не двигался внутри тебя, как он, — наши часы холодны и сломаны, аллилуйя. Я заливаю твой любимый черный свитер средством для стирки шерсти и набираю запрос в поисковике: Лейла, семейные консультации, код города 206. Вот она, Лейла Твитчелл из Поулсбо, обладательница лицензии на убийство рассудка. Она ваша помощница, женщина, которая спасает ваш брак, и вы платите ей, чтобы спасти ваш брак. Хорошо бы сесть в машину, поехать в Поулсбо и заставить Лейлу раскаяться в содеянном, однако я уже не такой человек.

Я чертовски хороший парень, а твоя крыса отключилась в кресле. Ты приняла душ — я не ставил камер в ванной, не следует мне смотреть, что там происходит — и теперь лежишь в постели, читаешь Мураками, закрываешь книгу, пишешь в дневнике, возвращаешься к книге. Ты как мои джинсы в стиральной машине, и мне пора вытащить тебя из барабана, разорвать порочный круг; ты смотришь в объектив, я увеличиваю масштаб, и наши взгляды встречаются. К черту! Завтра я позову тебя в «Нирвану» (Курт, покойся с миром), и ты скажешь мне «да».

Ты пропускаешь обед, чтобы съездить в Поулсбо к дантисту (хорошая ложь, Мэри Кей), а я направляюсь в «Савадти» за говядиной с брокколи. Я уже рядом с торговым центром, и — даже Бейнбридж не идеален — остров восстает против нас. В семье рестораторов кто-то умер, «Савадти» закрыт; я еду в «Савэн», и опять мимо. Семья, владеющая «Савадти», владеет и «Савэном» — вот в чем проблема с этим островом. Нет ни говядины, ни брокколи, и я не могу выбросить вчерашнее из головы.

Все время представляю тебя с крысой. Ты позволила ему порвать на тебе колготки. Позволила ему кончить в себя. Впрочем, ты не догадываешься, что я об этом знаю; и потом, хорошие парни не сдаются. Не допущу, чтобы один момент слабости помешал нашей семье. Я на пути в «Старбакс». Покупаю два латте, один себе и один тебе (стань тем ветром перемен, которого ждешь!), и включаю Сэма Кука на полную громкость. Позитивный Джо! Теперь спешу в библиотеку — а помнишь, я верил, что переезжаю в рай для пешеходов? — и врываюсь в здание с широченной улыбкой на лице, словно вы с Филом не перечеркнули для меня Джеффа, мать его, Бакли.

Стучу в твой кабинет. Ты поднимаешь на меня глаза и жестом приглашаешь войти.

— Что случилось?

— Ничего, — говорю я. — Делал заказ через приложение и случайно взял два кофе. Хочешь?

Ты сглатываешь слюну. Ты хочешь.

— Спроси, может, Энн заберет… Она внизу.

Я посылаю тебе улыбку.

— У красного ложа?

Ты не улыбаешься. Я переборщил.

— Джо…

— Извини, — говорю я. — Я просто пошутил.

Ты выглядишь печальной (держу пари, Лейла заняла сторону Фила — может, он и ее трахает!), ты в западне. Давай, Мэри Кей. Я знаю, ты сейчас в агонии. Откройся мне. Расскажи, какая скверная, никуда не годная выдалась неделя. Расскажи мне о Меланде. Расскажи мне о Филе. Расскажи мне о Лейле. Но ты вместо этого просто говоришь, что занята. Черт с ним. Я сохраняю оптимизм. Клепальщик Роузи Джо.

— Значит, я могу пойти на луг и почитать? — Ты сглатываешь. Удар слишком сильный или слишком слабый? — Или, может, лучше наконец посетить Форт-Уорд?

— Давно пора.

— Хочешь присоединиться?

Ты смотришь на Эдди Веддера, затем на часы.

— Тебе стоит выйти пораньше, пока не стемнело. Сегодня ты в Форт-Уорд не успеешь, выбери луг. Он ближе.

Я придвигаюсь на пару сантиметров. Ближе.

— Может, сбежишь с работы пораньше? Могу прикрыть тебя, если нужно…

— Джо… — Точка. Точка. Точка. — Я бы с удовольствием, и мы с тобой… — Ты даже не в состоянии закончить фразу. Ты тяжело вздыхаешь. — Давай поговорим в другой раз, ладно?