Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот, – он достал из бардачка листок и подал мне, – мой номер. Вдруг что случится… Ну, ты поняла. Можешь звонить в любое время дня и ночи.
– Хорошо, спасибо, – сказала я, и мы оба знали: я не позвоню.
– Пока, принцесса. Не грусти, – Макс подмигнул, старательно сохраняя видимость веселья. А, впрочем, может ему на самом деле было весело.
Это ведь не его только что оставили без объяснений и прощальных слов – просто ушли, будто ненужную вещь выбросили на ходу на грязный снег.
Махнув ему рукой, я вывалилась на улицу и потопала к подъезду, медленно перебирая ногами. У детских качелей орудовал лопатой дядя Миша, обрадовавшийся при виде меня, а вдалеке у мусорных баков деловито что-то обсуждал с друзьями Сенька.
«Жизнь на этом не закончилась», – сказала я самой себе. «Она продолжает идти, и все на своих местах. Мир не пошатнулся, никто не умер, а меня окружают любящие и родные люди».
Тогда почему я ничего не чувствую?
Первым делом я позвонила Люське, отыскав дома свой старый телефон и сим-карту с незапамятных времен. Она, на удивление, еще работала, и даже деньги на счету оставались.
Мысленно воздав должное оператору, я набрала Люськин номер, который знала наизусть.
Подруга с недоумением протянула:
– Алло, слушаю. Кто это?
«Вот дурында», – без злости подумала я. Могла бы, между прочим, мой старенький номер и не удалять. А потом вспомнила, что Люська теряла свой мобильник, вместе с ним в небытие канула и записная книжка.
– Это я, Марина.
– Маринка? – с подозрением спросила Люся. – А что голос какой странный?
– Нормальный. Если бы ты сейчас видела тот бардак, который вы оставили на кухне, включая ватные диски с отпечатком твоих губ на кухонном столе, то тоже бы злилась.
– И вправду ты, – обрадовалась подруга. – Стой, так ты у нас дома что ли? Серьезно? А как же твои… Проблемы?
Усмехнувшись тому, как деликатно Люська окрестила психопата Виктора и его команду суровых ребят, я ответила:
– А нету больше проблемы, Люся. Сгорела.
– Как сгорела? – ахнула подружка.
– А вот так. Ты на работе?
– Собираюсь. На часы смотрела?
Я мельком взглянула на циферблат – почти семь утра. Ну, да, рановато.
– Я сейчас у Галки, сижу вся в кошачьей шерсти, – буркнула Люся. – Через полчаса буду выдвигаться. Ко мне придешь?
Я задумчиво пожевала губу. Идти куда-либо не хотелось, но Люська же умрет от любопытства, если не узнает все подробности. С другой стороны…
Я все со страхом ждала момента, когда она спросит о Владе. Боялась, потому что тогда придется сказать вслух, что Влад ушел. Уехал, исчез, испарился. Не удосужился даже попрощаться.
А говорить этого не хотелось. Эта боль так глубоко засела в груди, что рассказать о ней казалось кощунством.
Белый конверт на тумбочке в прихожей притягивал взгляд как магнит, но я стойко держалась, решив открыть его позже.
– Ау, ты чего там пропала? – недовольно протянула Люська.
– Зайду, – вздохнула я.
– Отлично. Жду тебя в «Маслинке», – обрадовалась она, и отключилась.
Бесцельно побродив по комнатам, я заставила себя принять душ, высушить волосы и даже накрасить лицо. Привычные действия ощущались как каторжные работы – хотелось просто лечь и лежать, пока земля не обернется вокруг солнца раз четыреста.
В прихожей хлопнула дверь, послышался стук сапог, которые явно треснули друг об друга, чтобы сбить снег, и веселый голос дяди Миши:
– Маришка, ты где?
Я выплыла в коридор, держа в руках тюбик с тушью.
– Собираешься куда? Только вернулась, – удивился он.
– Я в «Маслинку».
– К Людмиле-то? Она ж дома-то две ночи не ночевала, как и ты. Меня к Степанычу выгнала, а у него жена – зверь, – обиженно протянул дядя Миша. – Что случилось-то? Что за переполох? Степаныч сказал, что вляпались вы во что-то.
– Все уже хорошо, – успокоила я его. – Спасибо, что послушались Люську.
– Расскажешь али нет? – сурово насупился дядя Миша.
Выглядело это так комично, что я невольно улыбнулась, и кивнула.
– Расскажу.
Дяде Мише я поведала краткую версию: мол, один придурок решил меня преследовать, а Влад с ним разобрался, оттого и из дома мне пришлось ненадолго уехать. Дяде Мише версия не особо понравилась – я и сама понимала, что в ней много недомолвок и неточностей, но допрашивать он меня не стал, удовлетворившись утверждением о том, что сейчас все хорошо.
– А Владислав Андреевич-то где? – почесав затылок, спросил сосед.
Я постаралась непринужденно улыбнуться, но со стороны, наверное, это выглядело как оскал.
– Уехал. К себе.
– Навсегда? – нахмурился дядя Миша.
– Не знаю, – ответила я, и вправду поняла, что не знаю.
И от этого стало так горько, что захотелось зареветь. Я всхлипнула, дядя Миша тут же шагнул ко мне, и прижал мою голову к своей груди. От его свитера пахло снегом, яблоками и домашним пирогом – наверное, жена Степаныча опять готовила, вишневые, мои любимые.
Тихонечко вздохнув, я пыталась успокоиться, пока дядя Миша гладил меня по волосам, приговаривая:
– Ну, полно, девочка, полно. Любовь, она штука такая… Никогда не скажешь, как все обернется. А паренек-то он неплохой. Любит тебя, раз заступиться решил.
«Что толку от этой любви, если его нет рядом?», – зло подумала я, но смолчала.
– И ко мне подошел… Я еще удивился: к чему это? А теперь-то понятно…
Я высвободилась из объятий дяди Миши и с замиранием сердца уточнила:
– Когда подходил?
– Да вот сегодня утром. Вы на машине подъехали, Владислав вышел и ко мне направился. Я его спрашиваю: а где Маришка-то, а он мне – в машине, спит. Попросил присматривать за тобой, взял мой номер телефона. Я, уж конечно, продиктовал циферки. Вот так. А потом он вроде как ушел, или в машину сел – я уж и не видел. А там уж ты вышла, домой направилась, мне помахала – я и подумал, что все нормально. Я ж не знал…
– Ясно, спасибо, дядь Миш, – я кивнула, уже успокоившись полностью, и посмотрела на бесполезную тушь в руках.
– Все наладится, Мариш, – крикнул он мне вдогонку. – Ты девушка умная, красивая. Все в наших руках.
«А ведь и правда», – рассеянно подумала я, вертя в руках белый конверт от Влада. Все в моих руках.
Отложив конверт в сторону, я потопала к Люське в магазин. Подруга встретила меня неприветливо – со сдвинутыми бровями и скрещенными на груди руками, но, завидев мое грустное лицо, сменила гнев на милость.