учени­ков. С одним из них, учеником раннего призыва — нынешним главным врачом МНТК “Микрохирургия глаза” Николаем Петровичем Соболевым — меня свела дорога жизни. Сын военного лётчика, часто направляемого на новые места службы, от Германии до Дальнего Востока, он сменил несколько школ. Послед­няя была в Москве. Здесь же закончил 1-й медицинский институт. Собирался стать урологом. Уже и направление получил в институт урологии, чтобы там об­ретать выбранную специальность, ибо мединститут даёт лишь общие знания.

Однако в тот момент, когда оставалось получить последнюю подпись, к выпускникам пришёл, как вспоминает Соболев, заводной и увлекательный главный офтальмолог Москвы Эрик Наумович Вильшанский. “Ребята, кто хо­чет пойти работать у Фёдорова?” — задорно спросил он. А у многих в стране, не говоря о студентах медвузов, на слуху были две фамилии: Илизарова и Фёдорова как самых продвинутых первооткрывателей в медицине. “Он на­чинает строить 11 специальных клиник по стране. Здесь делает уникальные операции. У нас есть своя ферма, мы ездим на лошадях, и вообще, кто пой­дёт, не пожалеет. Даже зарплата почти в три раза выше”, — энергично убеж­дал Вильшанский.

Соболев вместе с несколькими выпускниками пошёл. И не пожалел. Ра­ботал азартно, не считаясь со временем. Делал много операций. Из рядово­го врача стал главным. Защитил кандидатскую диссертацию, тему которой не только одобрил Фёдоров, но и лично подписал аннотацию. Сейчас Николай Петрович, не оставляя многохлопотной должности главврача, закончил док­торскую диссертацию по той же редкостной теме, которую в своё время одо­брил его учитель Святослав Николаевич Фёдоров. При этом остаётся опери­рующим хирургом. Только вместо полутора тысяч операций в год, которые он проводил раньше, сейчас делает 600-700.

Но я отвлёкся от зарождения Межрегиональной депутатской группы, кото­рая началась с нескольких человек, собранных мною в редакции “Известий”. Ничего не поделаешь, если дорога жизни оказалась многолюдной, если шага­ешь по ней энергично, но при этом, бывает, спотыкаешься, принимая фаль­шивые слова за искренние чаяния души. Вот такими людьми, думающими только о благе страны, показались мне и другие собранные мной депутаты.

Тельман Гдлян, который в это время был чуть ли не национальным героем Советского Союза, раскрутившим так называемое “хлопковое дело”, извест­ный экономист, ставший потом мэром Москвы Гавриил Попов, председатель колхоза Лапкин. Несколько иным был инвалид Заславский, который яростно громил советскую власть и провозглашал так называемые демократические принципы. Впоследствии он стал председателем Октябрьского райсовета и фигурантом ряда скандальных дел по незаконной, как уверяли его критики, распродаже собственности в районе.

Об этом я подробно написал в “Крике совы...”. Сейчас повторяться не бу­ду. Но именно с этой встречи началась будущая межрегиональная депутатская группа. Я уверен, что, если бы не я собрал, они, наверное, сами бы собрались.

Почему я думаю, что моя заслуга в этом не слишком велика? Да потому, что когда я решил нечто подобное провести в Ленинграде и поехал туда, ока­залось, что там уже Собчак собрал депутатов, они стали договариваться, как себя вести, какие приоритеты, в какие комитеты идти и т. д.

К слову говоря, в вагоне поезда, который шёл в Ленинград, мы оказались вместе с Мишей Полтораниным. Его я знал ещё как собкора “Правды” в Ка­захстане. Он тоже меня читал. Поэтому мы были и заочно, и очно знакомы. А он был близок к Ельцину, был редактором “Московской правды”, постав­ленным Ельциным. И являлся не просто сторонником Ельцина, а его глашата­ем. Я говорю: “Миша, я смотрю на ельцинское окружение и думаю, что он всё-таки большая с..., он черт-те-что наворотит”. — “Да что ты, старик, он такой демократ, вы не представляете, какой он демократ”.

Перед этим я тоже о нём думал, ну, не как о демократе, а как о проти­вовесе члену Политбюро, куратору разрушающей гласности Александру Яковлеву. Дело в том, что чем дальше, тем больше я убеждался в негатив­ном воздействии Яковлева на слабого Горбачёва. И я подумал, что вот про­тивовесом этому крылу, разрушающему, яковлевскому, может быть Ельцин. Однажды выходим втроём — Ельцин, Полторанин и я — после очередного за­седания Съезда народных депутатов, когда ещё только формировались его управляющие органы, я говорю Ельцину: “Борис Николаевич, как вы смот­рите на то, чтобы занять пост председателя Комитета конституционного над­зора?” Эта должность была ещё вакантна, а центробежные процессы уже на­бирали силу. Начались разговоры о выходе из Союза, и я думал, что Ельцин с демонстрируемой им хваткой “саблеруба” сможет приструнить зарываю­щихся разрушителей.

Ельцин посмотрел на меня, потом говорит: “Это же надо будет сдавать значок”, — и показывает на эмалированный значок депутата СССР. Я в тот мо­мент ещё не знал, что на этом посту человек остаётся депутатом. Но увидел, что Ельцин ни в коем случае не хочет отдавать доставшийся ему статус депу­тата. От этого разговора у нас с Полтораниным осталась фотография во всю первую обложку газеты “Мегаполис-экспресс”. И подпись под ней, не помню: то ли соратники, то ли единомышленники.

Речь, которой не было

В советское время существовала теория, согласно которой не личности, а народ делали историю. Я сомневался в этом. Любя историю, видел, что именно личности меняют её. Народ, зачастую, выступает в роли бревна, ко­торым разрушается существующее состояние общества. Пример Полторани­на в очередной раз подтверждал это.

Когда Ельцина перевели из Свердловска и сделали первым секретарём Московского горкома партии, он начал кромсать здешнюю партийную вер­хушку. Всё больше и больше нарывался на конфликты, и на одном из плену­мов ЦК КПСС его освободили. Он по привычке запил, залез в какой-то каби­нет, а перед этим решил покончить жизнь самоубийством. Но странное какое- то самоубийство было: взял канцелярские ножницы и проткнул себе живот, что ли. И в это время Миша сочинил якобы речь Ельцина на Пленуме, где его снимали. От первой буквы до последней выдуманную, которой не было даже близко.

Но в той фальшивой речи вроде как говорилось, что Ельцин осуждал горбачёвский путь, что он осуждал коррупцию, что он боролся за народ, критиковал жену Горбачёва Раису Максимовну за любовь к дорогим нарядам за казённый счёт, что нужно было поднять уровень жизни народа, но ему не давали этого сделать. Эта подмётная “речь” была опубликована в сотнях га­зет, в самиздате. А надо вспомнить тогдашнюю народную эпиграмму: “По России мчится тройка — Мишка, Райка, Перестройка...”. И из раздавлен­ного, никчёмного человека, каким оказался Ельцин незадолго до этого письма, вдруг вырос в глазах народа былинный русский богатырь, его за­щитник и спаситель.

Однажды, выходя поздно вечером из редакции, я увидел, как какая-то женщина приклеивает к стене “Известий” листок. Подошёл. Прочитал:

Чешет коррупция