имел доступ к такой “кормушке” в Госплане. В “Известиях” Игорь Карпенко был прикреплён. Потом туда попал и Володя Надеин. Они там бра­ли колбасы копчёные, сервелат, датскую свинину в баночках, исландскую се­лёдку в различных соусах. Конечно, ребята-егеря набрасывались на это. А мы — на шулюм и, естественно, на помидоры. А помидоры какие... И, ко­нечно, на арбузы. Ой, какие же это прекрасные астраханские арбузы. Я опи­сал астраханский арбуз в своей повести “Билет на поезд к вечной мерзлоте”.

Вот так мы и ездили. Летом и ранней осенью — рыбалка с утиной охотой. Поздней осенью и зимой — охота на копытных: лося, оленя, кабана. Эти охо­ты я описал в романе “Крик совы перед концом сезона”.

Дело подходило к перестройке.

Глава 10

От объятий до баррикад

Приход Горбачёва и начало перестройки мало кто в стране встретил без одобрения и без энтузиазма. Вязкий застой тормозил, и сильно, развитие го­сударства. Когда я впервые услыхал слова Брежнева о бережном отношении к кадрам, то сказал коллегам: “Ну, ребята, это будет загнивание”. Ибо уже чувствовал, как снижается требовательность, на смену ей идёт всепрощение. За этим призывом вставало правило никого не трогать, многое прощать, сло­вом, беречь кадры.

Особенно негативно эта политика стала проявляться в национальных ре­спубликах. Прикрываясь национальными особенностями кадровой политики, здесь начала бурно расти мафиозность, партийные и государственные чинов­ники срастались с организованной преступностью. Я это видел на примере Казахстана, а он тогда был в этом смысле ещё не самой метастазно-раковой республикой. Мафия взращивала национализм, национализм разрушал госу­дарство. Я на эту тему опубликовал в “Известиях” ряд материалов. Особенно бурную реакцию вызвала статья “Паутина”. Я о ней упоминал в главе “Дом в деревне с землёй”.

Ректор одного вуза в Южном Казахстане, сам представитель Старшего жуза — их у казахов три: Старший, Средний и Младший (это роды) — прини­мал за взятки в студенты молодёжь своего жуза. Причём брал с уровнем об­разования за 7-8 класс. Писем пришло полтора мешка. Возмущение было большое. Но взяточник отделался выговором. Я назвал это явление “нацио­нал-протекционизмом”, и, как мне сказали, этот термин вошёл в документы Политбюро ЦК КПСС.

Вместе с тем я считал, что предыдущая политика Брежнева была доволь­но плодотворной, и говорил друзьям-коллегам по охотничье-рыбацкой компа­нии, что, если бы не застой, мы будем вспоминать брежневское время, как одно из благодатных. Так оно и вышло, но до той поры оказалось и далеко, и болезненно.

Разлом начинается с трещин

В критике застоя наша компания не была исключением. Тем более что мы находились на острие всех проблем и перемен. Газета стала резко ме­няться. В это время главным редактором уже был Иван Дмитриевич Лаптев. Он пришёл из “Правды”, сменив Льва Николаевича Толкунова. И вот эти пе­ремены, этот ветер освежающий стал всё сильнее чувствоваться на страницах газеты. Публикации становились всё раскованней и острее. Газета загово­рила о проблемах, о которых раньше старались молчать. Именно в “Извес­тиях” был напечатан материал о человеке без определённого места житель­ства, и в обиход вошёл термин “бомж”. Впрочем, были и другие прорывные публикации.

В 1988 году у меня вышла публицистическая книга “Пласты сдвигаются” с подзаголовком “Канун и начало перестройки”. Уже само название этой кни­ги говорило о том, что в стране началось движение огромных пластов. Это ге­ологический термин, за которым стоит, как правило, большое потрясение, сильные изменения в коре Земли со всеми вытекающими последствиями. В книгу вошли материалы, в основном опубликованные в “Известиях”, кото­рые рассказывали о положении в тогдашней Калининской области (Тверская область ныне), в Осташковском районе.

Надо сказать, я много чего узнал интересного об этих местах. Сам город Осташков, который находится на Селигере, распланирован, как Петербург. Улицы у него прямые, как в Ленинграде, проспекты пересекаются линиями, так и там то же самое. Городок был до революции достаточно культурным. Промышленность там была. Сейчас район больше сельскохозяйственный. Я ездил по колхозам, говорил со многими людьми. Их мнения о том, как должна меняться жизнь, были изложены в этой книге.

“Известия” становились чем дальше, тем более драчливыми. Конечно, до той отвязности, которую набирали яковлевские “Московские новости” или журнал “Огонёк” недавно правоверного слуги партаппаратчиков Короти­ча, дело не доходило. Но и у нас многие, ещё вчера холуйствующие перед партийной властью журналисты, причём почему-то особенно женщины, го­товы были разорвать попустительствующих хозяев.

Ветер свободы не только продувал страницы, но и задирал уже подолы; о той нормальной осторожности, к которой я призывал в книге, они и слышать не хотели. Об осторожности в ремонте здания страны, чтобы не сносить всё дотла, а убрать ненужное, мешающее, тормозящее развитие, оставив луч­шее. А оно было. Было в здравоохранении, науке, культуре, человеческих от­ношениях. Да и в промышленности тоже.

Недавно по интернету в очередной раз прокатилась волна изумления от пренебрежительных слов Путина в адрес советской промышленности. Гово­рил он это несколько лет назад, но народ снова и снова их показывает, удив­ляясь, негодуя, издеваясь. “Всё, что мы производили, — сказал он, — было никому не нужно, потому что наши галоши никто не покупал, кроме африкан­цев, которым надо по горячему песку ходить”.

Путин сказал это о товарах народного потребления, найдя между тем до­брые слова об оборонной промышленности, но и с товарами народного по­требления, прямо скажем, загнул. Почти 290 миллионов человек ходили, что ль, в набедренных повязках, как в Африке? Или в лаптях по асфальту? Ниче­го подобного! И одеты были, и обуты. Работала швейная промышленность. Обувная. Выпускалось множество товаров народного потребления. Не все на уровне западных аналогов, но были и такие, за которыми там, на Западе, го­нялись. Цена ниже, а качество порой выше.

Я не говорю про советский эксклюзив: чёрная икра, лучшая водка. Было и промышленное производство. Зеркальные фотоаппараты, лучшие марки ча­сов, которые, по отзывам иностранцев, котировались выше швейцарских. А советский вездеход “Нива”! За ним — невиданное дело для свободного рын­ка! — записывались в очередь. Преимущество “Нивы” перед хвалёными запад­ными вседорожниками мы сами видели на наших просторах. Холодильники до последнего горбачёвского времени, когда мафия специально не пускала в Москву и крупные города составы с продовольствием, не пустовали. Выбор был не обильный, зато продукты — самые здоровые в мире: советские ГОСТы строго следили за этим. Не то, что сейчас: то и дело отравления. Да и холо­дильники выпускались, их было несколько наименований. Некоторые марки служили по 20-30 лет. У меня самого был такой, “Орск” назывался.

При этом я совсем не в восторге от организации дел с товарами народ­ного