Пьют с коньяком валидол бюрократы.

Это ж какое, товарищи, время —

Ельцин с триумфом идёт в депутаты!

Вот так эта фальшивка повернула в значительной мере ход истории нашей страны. Знал бы тот же Полторанин, люди, расклеивавшие листовки, кого они возводят на российский Олимп, думаю, съели бы эти исписанные листки.

К диктатуре закона

В конце 80-х годов, особенно в 1988 году, ближе к 1989-му начал разго­раться Карабахский конфликт. Первыми его стали раскручивать армяне. Азер­байджанцы не ввязывались, сидели молча, жили так себе. А потом и их разо­грели, и они пошли. Где-то в это время в “Известия” приехал Горбачёв. Я тогда был председателем профсоюзной организации, самой крупной в редакции об­щественной структуры, и одновременно парламентским обозревателем.

Ну, сели за столом в кабинете главного редактора. Я оказался почти на­против Горбачёва. Он начал красноречиво опять толковать о перестройке, о трудностях, которые есть, о сопротивлении ей. И коснулся Карабахского конфликта. Говорит: “Я знаю, кто его раскручивает, это поэтесса Сильва Капутикян, публицист Зорий Балаян и целый ряд других людей”. И пошёл гово­рить дальше. Я его спрашиваю: “Михаил Сергеевич, а почему вам не сказать об этом публично и не огласить народу фамилии тех, кто раскручивает боль­шое опасное дело, грозящее сильными потрясениями?” Он отмахнулся: “Ты ничего не понимаешь. Этого не надо ничего делать”.

А конфликт тем не менее становился всё более опасным, и надо было принимать какие-то срочные меры на государственном уровне. В 1989 году я написал статью и опубликовал в “Известиях” под названием “К диктатуре За­кона!”, где говорил о том, что единственная диктатура, которая достойна су­ществовать, — это диктатура закона и, как я подчёркивал, закона, которому должны подчиняться все — от дворника до президента.

Я говорил о том, что мафиозные структуры, разжигающие этот конфликт, этот территориальный спор, поднимут волны народного гнева с той и с другой стороны, эти волны лавинами двинутся друг на друга, сметая на пути и жизни, и нормальные отношения человеческие. А мафиози нырнут на дно, переждут там все эти столкновения, которые они создали, и вылезут. И суть статьи бы­ла, что Горбачёв должен использовать силу закона для того, чтобы этих людей мафиозных, во-первых, поснимать с должностей, во-вторых, предать суду.

Должен сказать, что название статьи “К диктатуре Закона!” стало лозун­гом, как ни странно, одновременно и разрушительных сил, и сил, которые хо­тели сохранить Советский Союз. И даже его произносили в окружении Горба­чёва. Но сам он ничего для урегулирования Карабахского конфликта тогда не сделал. Конфликт разгорался, разгорался и, в конце концов, начались боевые действия. И сотни, если не тысячи людей с одной и с другой стороны постра­дали, армян выгнали из Азербайджана, азербайджанцев гнали из Нагорного Карабаха. Этот конфликт тянется до сих пор. Недавно он снова вспыхнул, сно­ва начались военные действия. А сейчас уже и XXI век.

Кстати говоря, в статье “К диктатуре закона” я говорил о необходимости чуткого подхода к межнациональным отношениям. Я говорил, что проблемы экономические волнуют людей, но они звучат, как струна контрабаса. Это то­же может возбудить человека. Но национальный вопрос — это даже не струна скрипки. Это своего рода струна Эоловой арфы, на которую достаточно ду­нуть, чтобы национальная струна зазвучала или возвышенно, или тревожно, или вызывающе.

Слово как оружие разрушения

В стране всё сильнее нарастало противостояние и хаос. Это, как в зерка­ле, отражалось и на газете. Но газета была не только зеркалом, она стала всё чаще выступать поджигателем. Один из последних редакторов “Известий” Ва­силий Захарько в своей книге “Звёздные часы и драма “Известий” приводил пример одной из “летучек”, где я в очередной раз выступал и говорил следу­ющее: “Если мы и дальше будем не обращать внимания на то, как на наши публикации реагируют на местах, то это самоубийственный путь.

В стране, которая звенит от множества межнациональных и наслаивае­мых на них проблем, нельзя не думать, как и чем наше слово отзовётся. Жизнь даёт тысячи примеров того, как вредное слово выводит на площади массы народа, как неосторожная или, прямо скажу, провокационная публика­ция уничтожает то, что ещё можно было сохранить, и начинает литься кровь”.

В редакции уже всё чаще спорили не только по материалам, но и выхо­дили за их пределы.Я был не только заместителем редактора “Известий” по отделу Советов и моего друга Игоря Карпенко, но одновременно парламент­ским обозревателем. Работал с депутатами, в том числе с теми, кто стал, благодаря мне, народным избранником. Писал отчёты с заседаний Съезда народных депутатов и Верховного Совета, статьи на остро политические темы. В отделе у нас было ещё три человека. Люди разного уровня способности и, как стало выясняться, разных политических устремлений. Одним из недавно принятых был маленький, щуплый мужчинка с басовитым, не по комплекции, голосом. Давал простую несложную информацию в номер, но имел большие амбиции, которые стали проявляться довольно необычным образом. Однаж­ды, не помню по какому поводу, он вдруг наступательно заговорил о том, что Украину Москва притесняет, её грабят, что украинский народ — великий, име­ет более древнюю и славную историю, чем русский, а ему отводится недо­стойное место и так далее. Я был поражён. “Известия” являлись, наверное, одной из самых многонациональных газет. Легче назвать, представителей ка­ких наций здесь не было, чем перечислить представленные. В отделе писем работала даже дочь первого советского главы республики Тува Аня Тока, а уж людей с украинскими корнями и фамилиями было очень много. Анатолий Друзенко, Василий Захарько, Игорь Карпенко, Лидия Ивченко, Юрий Понамаренко, не говоря о нескольких собкорах по Украине. И никогда до этого “новобранца” мне не приходилось слышать явно националистических выска­зываний об украинской исключительности. А костёр, оказывается, разгорал­ся, добавляя пламени сторонникам сжечь Советский Союз.

Как-то один из моих товарищей по охоте сердито заявил:

— Лучше бы нас немцы завоевали.

Я сначала онемел от сказанного. Потом спрашиваю:

— Ты в своём уме?

— В своём, в своём. Жили бы сейчас, как на Западе.

Я понял, что это не случайная оговорка. Поэтому жёстко сказал:

— Я бы, может, остался жив, потому что русский. Им же нужны были ра­бы! Может, чистил бы сапоги немецким солдатам. Но ты же еврей! Чистил бы ваксой, которую бы сделали из тебя.

Экстремизм стал проявляться и в речах других журналистов.

Корреспондентка отдела школ Ирина Григорьевна Овчинникова, очень аг­рессивная дама, я её описал в романе “Крик совы перед концом сезона”, ко­торая, выступая на “летучках”, кричала, что Советский Союз — это безнрав­ственная страна, это государство, которое не имеет