Этой новости оказалось довольно, чтобы Мариус сел на кровати.

– Я просил ее отсрочить свадьбу, – прошептал, все еще не веря.

– Плохо, значит, старались и были неубедительны! – изрекла Энола, подкатывая глаза.

– Да чтоб вас… ну и шуточки, – он потер лоб, – нормально я старался, это так, к слову. Но почему же…

– Потому что, ниат Эльдор, ваша дама сердца здесь ничего не решает. Все решает только король. А этот упертый пень решил жениться… Хоть вроде бы и в трауре, – теперь голос Энолы сочился мягкой, теплой печалью.

Мариус поднял на нее глаза, и ему показалось, что щеки у нее подозрительно мокрые.

– Вы успеете?

– Успею, – уверенно сказала она, – я не имею права не успеть. Мне, знаете, себя очень жалко, так жалко, что хоть плачь.

«А у меня осталось последнее желание, – мысли текли вяло, неохотно, – вопрос только в том, захочет ли Флодрет его удовлетворить. Кажется, он всерьез намерен жениться… Неясно только, кому насолить больше хочет, мне или Эноле».

Несмотря на бурные и непонятные события вечера, утром Алька проснулась отдохнувшей и свежей. Она долго лежала под мягким одеялом, взгляд неспешно бродил по тюлевым занавескам, сквозь которые в спальню просачивались редкие солнечные лучи. Ей было хорошо – впервые за долгое время. То, что случилось вчера… И пусть ее и заперли в спальне, но ведь скоро отопрут? То, что было…

Мариус Эльдор вернулся.

Алька беззвучно рассмеялась, потянула одеяло до самого подбородка, а потом прижала его к груди.

Вернулся. И ведь никуда не уходил от нее. Все объяснил. Почему нельзя было сделать этого раньше? Тогда она бы ни за что не согласилась на эту авантюру, на замужество с королем земель Порядка. Она и сейчас не согласится, теперь, когда знает, что все оказалось не так, как кажется.

Она лежала в теплой постели, и чувствовала себя так хорошо, как только может себя чувствовать человек, разрешивший для себя один очень важный и сложный вопрос.

Раз Мариус вернулся, никакой свадьбы уже не будет. Осталось, правда, сообщить об этом королю, но… Алька верила в то, что он поймет, потому что сам он ее не любит, а любит свою ниату Дампи, и хорошо ему именно с этой женщиной, не с Алайной Эльдор.

Ловя себя на том, что продолжает улыбаться, Алька выбралась из-под одеяла и в сорочке, босиком, прошлепала к окну. За стенами дворца занимался прекрасный солнечный день, сквозь плетение черных ветвей ярко синели кусочки чистого неба. Прекрасный день, чтобы начать новую жизнь. Прекрасный день, чтоб объясниться с королем.

Оставался, правда, Лиар Фэй. Но он наверняка еще не вернулся, так что опасаться было нечего. И потом, она ведь могла откровенно поговорить с Флодретом, попытаться сделать из него союзника – и тогда уже Фэю пришлось бы несладко. Его можно было арестовать, посадить под замок. Алька не была уверена в том, что его следует убивать – но в любом случае, вопрос можно было бы решить с помощью Сантора. Вряд ли Сантор одобрил бы решение бывшего раба править соседним королевством…

Пока Алька одевалась, мысли ее самовольно перескочили на Мариуса и воспоминания прошедшего вечера. То, что у них случилось, было – как всегда – одуряюще-прекрасно, настолько, что до сих пор при воспоминании начинают подгибаться коленки, а тело наливается предательской слабостью. И именно вчера она поняла, насколько изголодалась по нему, пусть и не мужу, но возлюбленному. Вообще непонятно, как жила все эти дни. Не жила, так, плыла сквозь дни, мутные, пыльные, безвкусные. И уже было наплевать на то, в самом ли деле была у него любовница, или все это оставалось лишь частью спектакля. Только воспоминания о прикосновениях, таких нежных и трепетных вначале – и совершенно собственнических, требовательных потом.

Алька довольно ловко зашнуровала корсет, стараясь не затягивать его сильно, посмотрела на себя в зеркало: глаза сияют, на щеках легкий румянец, губы сочные, чуть припухшие. Ей показалось, что она немножко располнела, совсем чуть-чуть, но это пошло на пользу: лицо немного округлилось, выглядело… более женственно, что ли? И, счастливо вздохнув, Алька двинулась к дверям.

Она, в общем, не слишком надеялась на то, что дверь будет не заперта. Но все же подергала ручку и на удивление дверь поддалась. Алька осторожно высунулась в коридор, улыбнулась часовому, честно подпирающему стену в коридоре.

Та блондинка… Любовница Мариуса… Она ведь воспользовалась вчера магией. Но какой? Алька не была сведущей в чарах, но даже ее познаний хваталось на то, чтоб быть уверенной: еще не придумали заклинаний, которые бы позволяли перемещать вещи так, как это вчера сделала блондинка. Зато Алька знала, что при желании можно сделать артефакт, воплощающий в жизнь самые смелые мечты его создателя. Чего только «Дыра в стене» стоила! Следовательно, девица имела при себе довольно сложный артефакт? Интересно, кто ей его сделал?..

Алька решительно двинулась в сторону королевских покоев. После встречи с Мариусом… не хотела она короля, ни в каком виде. А делать вид, что все по-прежнему, казалось некрасивым и нечестным по отношению к человеку, который даже согласился оставить чужого ребенка.

«Ребенок, я ничего не сказала про ребенка, – запоздалое сожаление позвякивало молоточками по колокольчикам, вызванивая грустную мелодию, – а как бы он обрадовался… наверное… Ведь Мариус хорошо относился к Тибу. Так, верно, свой ребенок сделал бы его счастливым».

Она передернула плечами. Ничего, успеет еще сказать. Тем радостнее будет сообщить…

Алька беспрепятственно дошла до двери, за которыми начинались королевские покои. Она остановилась перед часовыми, почему-то сделала книксен, хоть и не была должна.

– Его величество у себя? Мне… нужно к нему.

Один из часовых коротко кивнул. И все. Больше никто не шелохнулся. Приняв это за дозволение, Алька осторожно толкнула створки и вошла. Ей хотелось застать Флодрета одного, чтоб никто не помешал разговору – а поговорить Алька собиралась серьезно.

Так она миновала несколько залов, пустых, тихих и роскошно обставленных, добралась до кабинета его величества. Потом прошла чуть дальше, заглянула в еще одну гостиную, в спальню, и, сообразив, что раз уж его больше нигде нет, то наверняка в кабинете, вернулась и аккуратно постучала.

– Войдите, – раздалось спокойное.

Алька закусила губу. Внезапно сделалось страшно, по коже пробрало неприятным холодком, словно насыпали в ворот платья ледышек. Передернув плечами в попытке избавиться от этого странного ощущения страха, словно повисшего в воздухе липкой паутиной, Алька решительно толкнула створку двери и вошла.

Поговорить все-таки надо было.

Флодрет сидел за письменным столом и что-то энергично строчил на бумаге, торопливо макая перо в чернильницу. Алька заметила, что он как-то осунулся, резче проступили скулы. И глаза – вечно холодные, кошачьи глаза – сейчас выглядели покрасневшими, словно Флодрет так и не ложился с вечера.