Полагаю, ключ к разгадке кроется в разделении труда между двумя полушариями головного мозга, а также в нашей потребности придавать согласованность и целостность повседневному опыту. Большинство людей в курсе, что человеческий мозг состоит из двух зеркальных половин, напоминающих две половинки грецкого ореха. Каждая половина, или полушарие, контролирует движения на противоположной стороне тела. Столетие клинических исследований в неврологии ясно показало, что два полушария опосредуют разные умственные способности и что наиболее поразительная асимметрия наблюдается в сфере речи. Левое полушарие отвечает не только за сами речевые звуки, но и за синтаксическую структуру и частично семантику — понимание смысла. Правое полушарие, напротив, не задействовано в генерации произносимых слов, но, похоже, связано с более тонкими аспектами языка, такими как метафоры, аллегории и двусмысленности, — навыки, которые недостаточно акцентированы в наших начальных школах, но которые имеют жизненно важное значение для развития цивилизации через поэзию, миф и драму. Мы склонны называть левое полушарие главным или «доминирующим», потому что оно, подобно шовинисту, ведет все разговоры (и, вероятно, осуществляет бо́льшую часть внутреннего мышления), а также служит хранилищем самого главного человеческого атрибута — речи. К сожалению, немое правое полушарие ничего не может на это возразить.

Другие примеры специализации включают зрение и эмоции. Правое полушарие отвечает за целостные аспекты зрения, такие как «ви́дение леса за деревьями», чтение выражений лица и эмоциональное реагирование на значимые ситуации. Как следствие, после инсультов правого полушария больные склонны пребывать в блаженном равнодушии относительно своего состояния, ибо без «эмоционального правого полушария» они просто не осознают масштабы бедствия. (Это верно даже по отношению к тем пациентам, которые знают о своем параличе.)

Помимо данного, весьма очевидного, разделения труда, я хочу указать на еще более фундаментальное различие между когнитивными стилями двух полушарий[84] — различие, которое помогает объяснить не только усиленные защитные механизмы при анозогнозии, но и более заурядные формы отрицания, которые все мы используем в повседневной жизни (например, когда вы отказываетесь признавать собственный алкоголизм или отрицаете влечение к замужней коллеге).

* * *

В любой заданный момент времени наш мозг атакует бесчисленное множество сенсорных стимулов. Все они должны быть инкорпорированы в связную перспективу, основанную на хранящихся в памяти представлениях о себе и окружающем мире. Чтобы генерировать слаженную программу действий, мозг должен каким-то образом отфильтровывать избыточные детали и упорядочивать оставшееся в стабильную и внутренне согласованную «систему убеждений» — историю, придающую смысл имеющимся фактам. Каждый раз, когда в мозг поступает новая информация, мы незаметно вставляем ее в уже существующее мировоззрение. Я полагаю, что в основном это делает левое полушарие.

Но предположим, что однажды вы сталкиваетесь с явлением, которое не вполне соответствует сюжету. Как вы поступите? Один из вариантов — разорвать сценарий и начать с нуля: полностью пересмотреть всю «историю» и создать новую модель себя и мира. Проблема в том, что если вы будете делать так каждый раз, ваше поведение скоро станет хаотичным и нестабильным, и вы сойдете с ума.

Ваше левое полушарие поступает иначе — оно либо полностью игнорирует аномалию, либо искажает ее, дабы хоть как-то втиснуть в общую систему. И то, и другое позволяет сохранить стабильность. Данный ключевой принцип, я подозреваю, лежит в основе всех так называемых фрейдовских защит — отрицаний, подавлений (вытеснений), конфабуляций и других форм самообмана, которые управляют нашей повседневной жизнью. Подобные защитные механизмы отнюдь не являются неадаптивными; напротив, они не дают мозгу погрязнуть в бесцельной нерешительности, вызванной «комбинаторным взрывом» потенциально возможных историй. Только представьте, сколько таких историй можно составить из материала, который поставляют нам органы чувств! При этом, разумеется, вы себе «лжете», но согласитесь: это небольшая плата за согласованность и стабильность, присущие системе в целом.

Вообразите, например, генерала, который решил начать войну. Поздний вечер, генерал сидит в командном пункте и планирует завтрашние боевые действия. То и дело в помещение вбегают разведчики, они сообщают важную информацию о характере и рельефе местности, уровне освещенности и так далее. Один из них докладывает, что у противника пятьсот танков. Генерал размещает все свои войска в стратегических местах и решает начать бой ровно в 6.00 утра с восходом солнца.

Теперь представьте, что в 5.55 в командный пункт врывается другой разведчик и сообщает: «Генерал, у меня плохие новости». До начала битвы остаются считаные минуты, но генерал спрашивает: «Что случилось?» Разведчик отвечает: «Я только что посмотрел в бинокль и увидел, что у врага не пятьсот, а семьсот танков!»

Что делает генерал — левое полушарие? Поскольку время имеет ключевое значение, генерал не может позволить себе роскошь пересмотреть весь план сражения. Поэтому он приказывает разведчику заткнуться и никому не говорить о том, что он видел. Отрицание! На самом деле генерал может даже пристрелить разведчика и спрятать его отчет в ящик с надписью «Совершенно секретно» (вытеснение). При этом он полагается на высокую вероятность того, что сведения большинства разведчиков — правильные, тогда как новое донесение, поступившее из одного-единственного источника, скорее всего, ошибочно. В итоге генерал придерживается первоначального решения. Более того, он может приказать разведчику солгать другим генералам и сказать, что он видел только пятьсот танков (конфабуляция). Иначе говоря, как бы ни поступил генерал, он преследует одну цель — обеспечить стабильность в поведении и предотвратить колебания, ибо нерешительность никуда не ведет. Любое решение (до тех пор, пока оно кажется правильным) лучше, чем вообще никакого решения. Генерал, который постоянно сомневается и бесконечно меняет свои планы, никогда не выиграет войну!