Фотография сменилась, и Саммер вздрогнула. У нее было глупое выражение, поскольку камера поймала ее в неудачный момент. Но Саммер сохранила фотографию из-за того, что на ней была перевернутая вверх ногами улыбка Моэи – он свисал с ветки вниз головой, предлагая ей манго.

Следующая… С ума сойти! Чтобы залезть на кокосовую пальму, надо не охватывать ствол ногами, а прижимать подошвы ступней к стволу с обеих сторон. При этом ноги человека двигаются так же, как у лягушки. И следующие фотографии показывали, как Саммер пытается научиться лазить на пальму, а островитяне покатываются со смеху.

Она выглядела настолько неуклюжей и смешной, что, когда смотрела эти фотографии, обычно смеялась до упаду, но…

Саммер схватила пульт и выключила экран раньше, чем такое шоу смог увидеть месье Олицетворение Перфекционизма, у кого, несомненно, с тринадцати лет не было ни одного неловкого момента.

Люк же, казалось, пытался подавить физическую боль.

Ну вот все и сложилось. Зачем ему иметь дело с несовершенством? Ведь он, наверное, когда-нибудь создаст семью с женщиной, прекрасной, как безукоризненная картина, которую можно повесить на стене в его квартире.

Черные как деготь глаза обратились на нее.

– Что, черт возьми, это было?

– О, да успокойся ты, – сказала Саммер, деревенея.

Неужели он думает, что весь мир всегда должен быть идеален, – просто на всякий случай, вдруг он посмотрит?

Смущение промелькнуло у него в глазах, но он не сбился с темы.

– Чем, черт возьми, ты занималась на том острове?

– Учила детей в школе. – Она пожала плечами. – Я не говорю, что смогла бы работать в старших классах городской средней школы, но на крошечном острове в Тихом океане это оказалось идеальной работой для меня. Там все меня любят.

– Ты улыбалась. – Черты его лица неуловимо изменились, видимо, так проявлялся его гнев. – Будто была счастлива.

– Прости. Я и не представляла, что быть счастливой значит загубить твой день.

– Кто, черт возьми, сделал те снимки? – Люк шевельнулся, и его тело внезапно нависло над ней. Его глаза блестели. – Проклятье, у тебя он точно есть. Любовник на острове!

– Уже три года у меня не было парня! – завопила она, и он дернулся, будто она его ударила. – И вообще это не твое дело.

– Нет, – решительно заявил он. – Мое. Поверь мне, если бы я постоянно заигрывал с тобой, ты имела бы право знать, есть ли у меня подруга.

Саммер побелела:

– Извини, но разве не считается заигрыванием хватать женщину в автомобиле и намекать, что хочешь ее как свою игрушку?

Он проигнорировал это.

– И твоя чертова улыбка на фотографиях ничего не означает, да?

– Я просто пыталась быть любезной. Не волком же мне смотреть на людей?

Это тоже никому бы не понравилось. Да и вообще здесь никто и никогда не был доволен ею. Богатая блондинка, причем ни то ни другое не было ее заслугой. Казалось, она и родилась-то, чтобы перед всем миром быть виноватой.

– Я не хочу, чтобы ты была любезной со мной, – сказал Люк.

– Да, ты намекал.

Она подвинулась так, что стол оказался между ними.

– Когда? Ты считаешь, что оральный секс и есть любезность? – недоверчиво спросил Люк.

Она стала темно-красной.

– Да я никогда…

Он взмахнул рукой, будто разрубил воздух.

– Прости, – сказал он резко. – Прости. Давай больше не будем говорить об этом.

В ответ она глубоко вздохнула. Ее губы смягчились и задрожали. Она была близка к тому, чтобы уткнуться головой ему в грудь и разрыдаться. Такой порыв испугал ее до смерти. Она не хотела быть хрупкой, и уж тем более не с ним.

– Саммер. – Его голос изменился, стал тихим, как темная ночь. Темный рыцарь. – Я не имел в виду то, о чем ты подумала, ну, об игрушке, ты понимаешь. Почему ты всегда слышишь совсем не то, что я пытаюсь сказать?

– Послушай, я занята, – грубо прервала она. – Просто скажи, чего ты хочешь.

Он долго смотрел на нее, прежде чем позволил ей сменить тему.

– Дай-ка я покажу тебе, что расходится по СМИ. – Как только он ввел название отеля в ее компьютер, появились заголовки, а потом ее и его фотографии. «Leuc разваливается?», «Неустранимые разногласия?», «Новые директивы для Люка Леруа?» – Это шумиха, Саммер. Блогеры и критики лезут отовсюду, и каждый пытается первым поймать сенсацию или предсказать потерю звезды. Сегодня вечером здесь будет репортер из Le Figaro[104]. Предполагается, что инкогнито, но у нас хорошие связи. Я хочу, чтобы ты притворилась, будто я тебе нравлюсь. – Черные глаза уперлись в нее. – Будто ты и не думала, что мы можем разлучиться.

– Я пытаюсь!

Ален уже говорил с нею об этом. Поэтому на публике она улыбалась так, что лицо начинало болеть.

У Люка подрагивал мускул на лице.

– Будто я тебе по-настоящему нравлюсь. Не как светской львице, приученной петь дифирамбы человеку, которому собирается всадить нож в спину.

Она скрестила руки на груди. Что, черт возьми, может он знать о навыках выживания, необходимых в элитной школе-интернате, полной избалованных, но плохо воспитанных девочек? Прошел бы он милю на высоких каблуках, тогда, может быть, у него было бы оправдание дразнить ее за то, как она балансирует в них. Или, может быть, даже смог бы понять, почему она предпочитает ходить босиком.

– Что еще ты от меня хочешь? Чтобы я поцеловала твои ноги на виду у всех?

– Нет. Расслабься, постарайся казаться искренней. Будто я тебе на самом деле нравлюсь.

– Я буду стараться изо всех сил!

Его челюсти сжались так, что она испугалась – не сломается ли у него что-нибудь.

– Возможно, твоих актерских способностей не хватит для столь трудной задачи. Может быть, тебе стоит попытаться сделать так, чтобы я тебе и вправду понравился.

Она вытаращила глаза.

– Но как же я с этим справлюсь?

Его прекрасное лицо затвердело. Взгляд обсидиановых глаз пробежал по ее телу, смутив ее, и затем переместился на стену позади нее.

– Превосходно.

Он повернулся и ушел.

И она постаралась.