Анька хлебнула холодный кофе, горький и противный, откусила еще раз бутерброд, показавшийся безвкусным, и услышала, как объявляют о посадке. 

«За своими мыслями и не заметила, как Пашкин самолет приземлился», – сама себе попеняла Анька и быстро понеслась к нужным воротам. 

Сын, любимый и единственный, вышел одним из первых, волоча большой чемодан и картонный пакет.

Анька залюбовалась своим ребенком. Высокий, красивый. 

«В мою породу пошел, – в который раз мысленно отметила Анька с гордостью. – Весь в деда. Слава тебе, господи, от папани только цвет волос перенял. Да и кто упомнит, если старый хрен с давних пор бреется налысо. А после химии и оставшиеся волосины повылезали!»

– На, это тебе.– Пашка, протянув пакет с надписью «Furla», клюнул мать в щеку. – Все как ты любишь! – засмеялся радостно.

Анька обняла любимого сыночка и расплакалась. 

– Скучала по тебе, – протянула, шмыгая носом. 

– Я звонил вчера домой, а ты трубку не брала, – улыбнулся Пашка. Но Аньке в его голосе почудилась укоризна. – Небось, дома не ночевала, маман? – хохотнул сын. 

– К отцу твоему ездила, – пробормотала она. 

– Что-то случилось? – напрягся Павлик, прекрасно зная, кто его отец и почему он не живет с ними. 

– Все нормально, – отмахнулась Анька. – Тоже скучает, старый черт. 

– Кто бы мог подумать, – зло фыркнул Павлик. 

Анька смолчала и, лишь забравшись в машину, отчиталась:

– Он хочет перебраться в Чехию и предлагает нам жить вместе с ним. 

– А его пустят с таким-то прошлым? – проскрежетал сын, глянув исподлобья. 

– Пустят, – хмыкнула Анька, прекрасно зная, что у дорогого Сенечки выправлен паспорт на другую фамилию. – Дело за нами. 

– Я не хочу, – пробурчал обиженно Павлик. – Где он раньше был, отец родной?

– Не начинай, – отрезала Анька. 

– А ты что решила, мама? – словно маленький, заныл сын. 

– Не знаю, – честно призналась Анька, выезжая со стоянки. – Он еще может передумать. Или ты… – Она с вызовом глянула на сына. – Посмотрим. 

Тут же трелью зашелся сотовый. 

«Опять «дым сигарет с ментолом»! Не слишком ли часто?» – раздраженно отметила Анька, вытягивая мобильник.

– Да, – осторожно буркнула в трубку. 

– Там у твоей подруги во дворе большой кипеж, – просипел Чегевар. – Лавр уверяет, что в первый раз она по ошибке попала. Дело касалось другой фифы. Поэтому больше не парься.

– Что? Ничего не понимаю! – вскинулась Владыкина. – Ты по-русски говорить можешь, старый хрен?

– Аня, не ругай меня при ребенке, – укоризненно заметил Чегевар и добавил грубо: – Новости включи, птица-говорун!

Пошли гудки отбоя, а Владыкина никак не могла прийти в себя. 

«Откуда Чегевар знает, что я в машине с Павликом? – внутренне ощерилась она. – Следит опять, что ли? А спроси его, скажет, что это охрана!» 

Сбоку посигналили.

– Мам, ты как-то агрессивно водишь, – с укоризной заметил сын. 

Анька, поняв, что слегка подрезала идущий рядом мерседес, словно очнулась. Притормозила слегка и включила радио. 

– Сегодня в одном из дворов на Суворовской улице прогремел взрыв. Сработало взрывное устройство, заложенное под «Фольсваген Туарег». Имя собственника автомобиля пока не называется. Двигатель завела хозяйка с помощью дистанционного управления. Жертв нет.

Уже дома Владыкина внимательно рассмотрела распространяемую по всем новостным каналам картинку в телевизоре. Большой Машин двор, сплошь засаженный липами и кленами, выглядел как после тяжелого боя. Развороченный тротуар, упавшие столбы и обгоревшие куски металла, всего пару часов назад бывшие серебристым туарегом. 

«Ошибка? Точно ошибка?» – пытаясь унять собственную дрожь, подумала Владыкина.

– Ого! – восхищенно заметил Павлик, уставившись на экран. – Интересно, а сколько там было в тротиловом эквиваленте? 

Анька изумленно воззрилась на сына и мысленно обратилась к бывшему любовнику:

«Чегевар, старый хрен, неужели ты так легко купился на эту байду?!»

– Никаких церемоний, – заявила Каэтана, поднявшись в комнату к гостям. – Ужинаем в семь вечера. Дети едят отдельно.

Витольд осмотрелся по сторонам просторного зала, именуемого хозяевами малой столовой, и обомлел. Длинный стол, сервированный фамильным серебром. Кругом в вазах охапки белых роз.

«Как на свадьбе, честное слово! – усмехнулся он про себя. – Интересно, а когда особое торжество, где и как принимают гостей?»

Он перевел взгляд на жену, весело болтающую с Мигелем. Мэри чудесно вписалась в аристократическую среду. Элегантна и восхитительна. И костюм идет, как будто бы сшит по заказу. Распущенные волосы выпрямлены специальным утюжком. Стрельников вспомнил, как опять вломился в ванную и услышал уже привычное ворчливое «Отвали!». Но никогда не подводившая интуиция шептала на ушко, что лед тронулся. Вчера ли, когда ссорились на пляже, или сегодня, когда Мэри вела его, будто раненого бойца, в свою спальню. Никакой паники или слез. Дала лекарства и осталась рядом. Он чувствовал сквозь сон, как жена время от времени приподнималась на локте и заглядывала ему в лицо, словно проверяла, дышит он или уже нет, а потом снова укладывалась в кольцо его рук. И от этой наивной заботы на душе становилось тепло и радостно.

– Мэри, солнышко, – пробормотал он сквозь сон. – Дай мне водички.

Не то чтобы хотелось пить или появилось желание погонять жену, ни в коем случае, но искреннее внимание родного человека… Как же он  нуждался в ее внимании!

 Жена метнулась к круглому столу, где в высоком графине стояла питьевая вода, набрала стакан и принесла Витольду.

– Может, еще энтерос-гель выпьешь? – тревожно поинтересовалась она. – Тебе не легче?

– Все хорошо, – радостно заверил Витольд и передал ей стакан. И тут Маша увидела, что больной выздоровел.

«А сам встать не мог, – молча отметила Маша. – Ну подожди, любимый!»

Она набрала в рот воды, словно собираясь допить за мужем, а потом резко фыркнула, поднимая небольшое облачко влаги, просыпавшееся мелкими каплями на лицо супруга.

Витольд подскочил в надежде поймать вероломную Мэри, но она увернулась, поставив стакан на стол, и заспешила к балкону, укрытому от глаз тонкой кружевной занавеской.

Он поймал ее  на бегу и сразу прижал к себе.       

– Это моя маленькая месть за твое нападение, – прошептал он, потершись мокрой щекой о ее щеку. А затем влажными губами коснулся шеи. И понял, что зря!