– Думал, что я не пойму? – тихо прошептала Маша, воззрившись на Стрельникова сухим проницательным взглядом. – Решил, что я маленькая дурочка?

– Нет, – мотнул головой Витольд. – Просто понимал, что нельзя обременять тебя этим грузом. Могло пропасть молоко, да и эмоциональную связь матери и ребенка никто не отменял. Думал, так будет лучше. И все скоро пройдет, рассосется само собой. А оно не проходило, только затягивало глубже, пока не стало несоизмеримо хуже. Особенно после встречи в кафе.

– А ты даже не стал меня догонять, – с горечью в голосе заметила Маша.

– Еще как стал, – рыкнул Витольд. – Но ты как сквозь землю провалилась. Я оббежал весь этаж и спустился вниз на эскалаторе, но так и не нашел тебя. Куда ты делась тогда, может,откроешь секрет?

– Зашла в сортир, – пробормотала Маша. – Я думала, меня вырвет от увиденного. Потом спустилась на лифте.

– А-а, – протянул Витольд. – После этого я у тебя угодил в черный список. Ходу домой не было. Весь клан отвернулся, а я не стал откровенничать. Даже Агате ничего не рассказал. Ох уж она меня ругала и тряпкой била. – Стрельников потер голову.

– Бедная твоя сестра, – посочувствовала жена.

– Но даже ей я не смогу открыться так, как сейчас тебе. Я до сих пор сам себе простить не могу, что сразу не вернулся домой, не отменил поездку в Париж. Кроме Петровича я потерял и семью… Чуть не потерял.

– Почему ты вернулся? – строго поинтересовалась Маша. – Никто не воскрес и не умер. Что произошло?

– Внезапно понял, что ты можешь найти другого, – честно признался Витольд. – Почувствовал, что еще немного, и ты насовсем уйдешь из моей жизни.

– Чуйка тебя не подвела, – криво усмехнулась Маша.

– У тебя есть кто-нибудь? – поинтересовался он, внутренне холодея от страха.

– Нет, – быстро ответила она. – Любовь не сорняк, не пробивается при всяком удобном случае. А без чувств отношения бессмысленны. И я пока не готова.

– Но женихи-то появились, – горько заметил он.

Жена передернула плечами, не удостоив ответом.

– Давай попробуем спасти нашу семью, – умоляя, попросил Витольд. – Если мы до сих пор любим друг друга, нужно попытаться…

– Не знаю, Вит, – пробормотала Маша. – Не торопи меня, пожалуйста. Мне очень страшно.

– Что ты боишься, мое сердечко? – Витольд потянулся к ней и, мягко убрав со лба волосы, нежно поцеловал в губы. – Я защищу тебя от всех напастей.

– Я боюсь ошибиться, понимаешь? Нельзя переступить через свою любовь и пойти дальше как ни в чем не бывало, но и нельзя никому позволять вытирать об себя ноги.

– Я тоже боюсь – прошептал жене на ухо Витольд, прижимая ее покрепче к себе. – Боюсь остаться один и куковать на Металлургов, если ты все-таки решишься на развод. Боюсь потерять тебя, а уж отдать другому мужчине даже помыслить боюсь. Убить, конечно, не убью, но тяжкие телесные нанесу обязательно…

– Что ты болтаешь, Стрельников? – фыркнула Маша.

– Люблю тебя и не отдам никому, – просипел Витольд. – Мэри, пожалуйста! Хочешь, давай повенчаемся.

– Не знаю, Витольд, – неожиданно расплакалась Маша и лицом уткнулась ему в грудь.

– А что ты знаешь, мое сердечко? – ласково осведомился Стрельников, шепча и одновременно целуя ее в ухо.

– Знаю, что люблю тебя, – пробормотала она, прижимаясь к нему.

– Мэри, солнышко. – Стрельников от избытка чувств начал медленно и нежно целовать жену, но она остановила его.

– Послушай меня внимательно, Витольд, – попросила она, упираясь пальцем ему в грудь. – Я и так дала тебе возможность вернуться в семью. Но этот шанс единственный. Если собираешься снова гулять, то лучше уходи сразу. Не стоит и начинать. Обратной дороги нет и никогда не предвидится.

– Клянусь памятью матери, – искренне и серьезно заверил муж и снова потянулся к ней, намереваясь расстегнуть пуговицы на жилете. – Ты никогда не пожалеешь о своем решении, мое сердечко.

Она отвела в сторону его руку и пробормотала:

– Посмотрим.

– А почему ты не пришел со своими горестями ко мне? Я что, черствая дура? – помолчав с минуту, гневно осведомилась Маша. – Если любишь меня, зачем искал утешения в другом месте? Я  тоже знала Дунина. Он же у нас на свадьбе был. Я, как никто другой, понимаю тебя…

– Ты мне не веришь, что причина в этом? – напрягся Витольд, вскидывая подбородок. Самый страшный ад начинал сбываться. «Твою мать!»

– Верю, конечно. Но не понимаю! – в сердцах стукнула по кровати Маша.– Я же не ищу на стороне отдушины, и никто не ищет. А вот тебе понадобилось…

– Прости меня. Я так боготворил тебя, что никак не смог ввергнуть в ту скорбь, снедающую меня изнутри. Не хватало сил объяснить, что я чувствую.

– Я бы помогла тебе, – горестно заметила Маша. – Почему ты не обратился к нашим? К Сережке, к папе?

– Признаться Чапаю в слабости? Или Серому? Да ни за что! – фыркнул Витольд. – Мне хотелось забыться, а получилось настоящее забвение. Я сам понимаю глупость и подлость своего поступка. А теперь остается только молить тебя о прощении.

Муж рухнул на колени и, обхватив ее лодыжки руками, опустил голову. Маша аж замерла от неожиданности, а потом положила ладонь на колючий ежик волос, притянула к себе.

– Ты потрясающий идиот, Стрельников, – выдохнула, еле справившись со слезами.

– Только никому не говори. – Он, подняв голову, уставился на нее печально. – Мне без тебя жизни нет. Эти два года – самые черные …

– Да? – изумилась она. – А обо мне ты подумал? Мне каково до сих пор ощущать на себе жалостливые взгляды? Врать детям про твой сложный график? Бояться в людных местах наткнуться на тебя и твоих подружек? Жить два года монашкой при живом муже? Ощущать себя бесполезной и никчемной? Ты об этом подумал?

– Мэри, солнышко. – Витольд уселся на кровать рядом с женой, аккуратно подушечкой большого пальца вытер слезинки, катившиеся по щекам. – Ну, милая, давай начнем все заново. Если двое любят друг друга, то грешно кидаться таким даром, как любовь.

Она посмотрела на него внимательно.

– Сама удивляюсь, почему не разлюбила тебя за эти два года? – пробормотала она. – Ты же не заслуживаешь!

– Если любишь, значит, заслуживаю, – мрачно отрезал он и наклонился над ней, стремясь поцеловать.

– Отвали, Стрельников, – отпихнула его от себя Маша.

– Твое слово – закон. – Он, убрав от нее руки, нехотя поднялся с кровати и принялся сдирать с себя ненавистный смокинг, затем настал черед брюк, брошенных на кресло.

Маша встала вслед за ним, но раздеваться на глазах мужа не пожелала, посчитав это недопустимым. Пока.