— Я бы хотел его поглотить и умереть, — неожиданно чётко сказал Продавец. — Но это не моё…

Он посмотрел на меня и кивнул.

— Ваш трансфер на Землю оплачен.

Придуривался он, что ли, со своим заиканием?

Или его так пробило с одного лишь созерцания кристалла?

Я протянул руку, и Вик отдал прозрачный кристалл. Как мне показалось, с облегчением.

Глава девятая

Продавец не таился. Отдёрнул штору, за ней стоял такой же прозрачный куб, как тот, что я видел на Земле. Вместо кушетки, впрочем, оказалось кресло причудливой формы, похожее на косо срезанную половину огромного яйца.

Что он в нём вообще делает? Сидит, выставив перед собой металлические ноги-штыри, если нет клиентов? Книжки читает? Медитирует? Усаживает особо важных гостей, которые допущены за занавес?

Зачем вообще кровати и кресла киборгам? Не знаю.

— Наш способ перемещения отличается от используемого Прежними и Инсеками, — сказал Продавец. Помолчал. — Мы создаём копию перемещаемого объекта и воссоздаём её в новой точке пространства.

— А что произойдёт со мной? — спросил я.

— Вы будете воссозданы в новой точке пространства, — терпеливо повторил Продавец.

— Ну а тот я, который здесь…

— Вы будете разобраны на фермионы и бозоны. Это такие кирпичики, из которых построена материя.

Я помедлил, прежде чем сказать:

— Это звучит не очень хорошо. Словно я умру.

— В каком-то смысле, — согласился Продавец. — Но не беспокойтесь, вы не почувствуете боли. Скорее всего, вы даже не ощутите прерывания вашего существования.

Я колебался.

— Мы сами путешествуем именно так, — добавил Продавец.

— Ваш вид и поведение совершенно точно не служат рекламой таких путешествий… — пробормотал я.

Продавец рассмеялся квакающим смехом и похлопал в ладоши.

— Но всё-таки… — я замолчал. — Один я умру. Другой я появляюсь на Земле. Так?

— Точно так же вы умираете каждый вечер, засыпая, — сказал Продавец.

— А кристалл?

— Будет при вас.

— И у вас останется моя копия, — сказал я. — И копия кристалла. Так?

— Вы осторожны, — кивнул Продавец. — У нас будет копия. Но если мы попытаемся её дублировать, то получим безмысленное шевелящееся тело и прозрачный органический кристалл. Разум не дублируется, Максим. Смыслы тоже. Это бы всё упростило, поверьте, и для людей, и для тех, кто стремится к сингулярности… Но это невозможно.

Я подумал, что это немного успокаивает. Будто мы действительно уснём и проснёмся на Земле.

— Наверно, поочерёдно, — сказал я, глядя на куб. — Или заберёмся вместе, Викентий?

Вик положил тяжёлую руку мне на плечо.

— Максим… Не обижайся.

Я понял. Но не хотел соглашаться. Замотал головой, глядя на него.

— Викентий, ты вернёшься на Землю. Ты станешь человеком!

— Я же не деревянный Пиноккио, мечтающий стать живым мальчиком, — рассудительно сказал Вик. — Когда-то я был мальчиком, больным, я даже думать толком не умел. А потом меня отдали в Гнездо. И мальчик исчез навсегда. Я — Изменённый. Я стража. Я жил в Гнезде, учился на Саельме, попал сюда и скрывался вместе с Ди. Меня учили, а у нас учат не так, как в школе. В мыслях моих я старше, чем ты, Максим.

— Но твой отец…

— Мне очень жалко, что он погиб, — сказал Вик. — На самом деле мой отец был хороший, он плакал, глядя на меня. Знаешь, будь он жив, я бы вернулся. Чтобы его порадовать.

Он осторожно, неуверенно улыбнулся.

— Стал бы мальчиком, ходил в школу. Учился только на пятёрки. Чтоб он был рад. Только я бы притворялся, Максим. Может быть, я вернусь, может быть, даже стану человеком. Но не так. Не сейчас.

— И что станешь делать? — спросил я. — Ты ведь мятежник!

— Я стража, — ответил Вик. — Я выполнял приказы локального тактика. Потом — коменданта. У меня не было права не подчиниться. Ты уйдёшь, а я приду на пост. Сдамся и всё расскажу.

— Тебя накажут…

— Как? Пошлют на войну? Я для этого создан. Посадят в тюрьму? Даже не знаю, есть ли у нас тюрьмы.

Он был прав, наверное. Я стоял, пытался подобрать какие-то доводы, чтоб они его убедили. А потом понял, что ищу доводы, которые убедят меня самого.

Это ведь было странно и неправильно: встретить сына Виталия в чужом мире, случайно найти его среди десятков миллионов Изменённых…

И узнать, что он не нуждается в спасении.

Или, быть может, как раз это и было правильным? Убедиться, что не всех и не всегда надо спасать. Не держать в памяти груз незаконченного дела. Понять, что у каждого своя судьба.

— Я рад, что ты живой, Вик, — сказал я. — Может быть, мы ещё увидимся?

— Может быть, — согласился он. — Не переживай за меня.

Я обнял Викентия. Он был на голову меня выше, одновременно ребёнок и тренированный солдат, он видел смысл своей жизни… а я? Кем я был на самом-то деле, помимо фермионов и бозонов, из которых состоит вещество моего тела? В чём заключался мой смысл?

Мне казалось, что я это понимаю.

Но этот смысл лежал очень далёк от смысла Вика.

Нам действительно было не по пути.

— Удачи тебе, парень, — сказал я.

— Очень трогательно, — произнёс Продавец. — Но я попрошу вас поторопиться. Возле Лавки уже собралась маленькая очередь, а работа не ждёт.

Я кивнул и подошёл к кубу. Спросил:

— Не надо раздеваться?

— Только если вам приятнее путешествовать нагишом, — ответил Продавец. — Не беспокойтесь. Уж если мы не перепутаем ни единый нейрон в вашем мозге, то комбинезон от кожи как-нибудь отличим. Верно?

Я вздохнул и, зачем-то пригнувшись, шагнул в прозрачный куб. Да, конечно, мы бы вполне поместились здесь с Викентием…

— Ты точно остаёшься? — спросил я.

Вместо ответа он поднял руку, прощаясь со мной.

Присев на пол стеклянного куба, будто бегун в стойке перед стартом, я посмотрел на Продавца. Попросил:

— Может быть, вы посчитаете? От пяти до одного? Чтобы я понимал, когда…

Продавец закрыл дверцу куба (никаких петель, конечно, просто стекло гнулось по ребру), края дверцы словно бы срослись со стенками.

— Как хотите, — сказал Продавец. Голос его теперь раздавался глухо. Никакого дурацкого акцента-заикания, значит, и впрямь дурака валял, бидон на ножках. — Мне не сложно. Пять…