Я неслась, не видя дороги, не замечаяпрепятствий. Влетев в сосновый бор, я не заметила под ногами коряги и, со всегомаху растянувшись, разбила в кровь локоть и порвала рукав платья у плеча. Но,вскочив на ноги, я, наконец, опомнилась и остановилась, чтоб отдышаться иодуматься.

--Во-первых, успокойся,--сказала ясебе.--Приведи в порядок мысли и чувства. Так и убиться можно.

Старый пенек подвернулся кстати. Я села на негои обхватила руками голову. Я думала, что похмелье уже прошло, но нет, ошиблась.Похмелье, вот оно сейчас. И дремучее вино тут ни при чем. Я дрожала от холодапосле нечаянного купания и не могла заставить себя подняться и идти дальше.Лишь через час или полтора, в течение которых я только и делала что, отжимаямножество сырых юбок своего платья, ругала себя, Гавра и снова себя.

Небо посветлело к утру, моя одежда немного высохла,и я поднялась с пня. Теперь я пошла уже более спокойно, со злойсосредоточенностью отмеривая шаги. По пути я сочиняла гневную и обличающуюречь. Но все получалось складно лишь до тех пор, пока я не увидела его замок.Все разумные мысли тут же дезертировали, на передовой остались лишь эмоции.

Ворота в крепость наместника были наглухозакрыты. Я забарабанила кулаками и каблуками в могучие кованые двери.

--Гавр! Выходи!--крикнула я, что быломочи.--Выходи, мерзавец!

По ту сторону забора ничего не произошло. Явдруг заметила, что притихли утренние птицы, не шумел больше ветер, не скрипелидеревья. Воцарилась полная тишина. Лишь мой голос эхом отдавался в лесу:

--Гавр! Появись или я не оставлю здесь камня накамне.

Внезапно ворота распахнулись, и я увидела его.Он был спокоен и слегка насмешлив.

--Что?--спросил он, подойдя ко мне и подняв наплечо мой оторванный рукав.--Очень спешила? На острове веселье, наверное, всамом разгаре, и тебе уже не терпится?

У меня не было сил ответить на это хамство, всеслова захлебывались в горле из-за учащенного дыханья. Я просто замахнулась,чтоб ударить его по лицу, но он быстрой тигриной хваткой поймал мою руку усамой своей щеки и крепко сжал. У меня затрещали кости, и слезы выступили наглазах. Я тут же попыталась ударить его другой рукой, но лишь вскользь попалапо плечу. Его лицо стало суровым. Он сдавил обе мои ладони, но я сталаостервенело вырывать их. Он сжимал все крепче, и мне было все больнее. Наконец,мне удалось освободиться, но Гавр тут же обхватил меня, словно мощными тискамисдавив грудную клетку, и поднял вверх от земли.

--Успокойся,--жестко сказал он.--Успокойся илия тебя сейчас раздавлю.

Я перестала биться, потому что мне стало труднодышать. Подождав, пока я совсем утихомирюсь, наместник опустил меня на землю.

--Я жду объяснений,--грозно молвил он.

--Я все знаю,--еле выговорила я, переводядыханье.

--Что знаешь?

--Все. Мне Василиса рассказала.

На его лице читалось искреннее недоумение.Каков, изворотливый негодяй!

--Ты нарочно это сделал?

--Объясни толком, что я сделал?

Я задыхалась, и не только от нехватки воздуха,но и от возмущения, осознания своей беспомощности, обиды. Он добился того, чегохотел. Я по уши влюбилась в него. А он, при всей своей проницательности, доконца меня не понял. Решил, что я хочу отнять у него власть.

--Что сделал? Ты сделал меня несчастной, толькои всего. Как бы я хотела никогда не попадать в этот мир и не встречать такогобесчувственного ветхозаветного кретина, как ты!

--И все же я не понимаю, чем заслужил подобныеоскорбления,--возмутился Гавр.

--Мне ничего от тебя не нужно. И я не встанубольше на твоем пути. Запомни это и не беспокойся за свой трон.

Я молча сняла кольцо с правой руки и подалаему.

--Пусть все будет, как будет. От тебя я никакойпомощи не приму.

--Глупо не воспользоваться предложеннымшансом,--сказал он.

--Пусть лучше будет глупо, чемгорько,--ответила я.

--Что ж оставь его себе. Я подарков обратно неберу.

--А я не принимаю подарков от врагов.

--Ты никогда не была моим врагом. Для этогонужно быть более серьезным соперником. Ты просто маленькая помеха, которуюнесложно устранить.

--Поздравляю. Тебе это удалось блестяще.

--Я рад!--произнес Гавр с такой злобой, с какойможно злиться только на самого себя.

На этом я иссякла. Сказать больше было нечего.Я повернулась к нему спиной и заторопилась почти бегом подальше от него. Нотяжелый камень на сердце так и придавливал меня к земле. Мой шаг сталзамедляться, пока я совсем не остановилась. В голове мелькнула дерзкая мысль:"Я должна это знать наверняка! Должна быть уверенной!"

Заставив себя обернуться в каком-то отчаянномбеспамятстве, я снова вернулась на прежнее место, где все еще оставался Гавр.

--Ты..,--начала было я, но остановилась, живоподбирая нужные слова, необходимые для того, чтобы все выяснить и не задетьсвою гордость... Но к черту гордость!

--Ты меня совсем не любишь?--спросила я тихо и,преодолев возникший стыд, посмотрела на него вскользь, не в упор.

И этим скользящим, робким взглядом я сумелазаметить, что Гавр задумался, и на лице его отразилось что-то нерешительное илине решаемое. Я проклинала себя в этот момент за свой лишенный смысла вопрос.

--Нет,--твердо ответил он и повторил:--Нет.

Я ничего не сумела больше сказать, только частозакивала головой, словно испорченный китайский болванчик. В сердце же возниклажуткая пустота. Ничто не подсказывало мне, что ответить, как быть, как жить. Ясловно падала в бездонную пропасть, не пытаясь даже спастись. В опустошеннойголове растекался безнадежный, беспросветный туман. Я сумела тихо произнеститолько одно слово:

--Прости...

Он ничего не ответил. Подал мне руку. Я решила,что он хочет попрощаться и протянула свою. Гавр цепко ухватил мое запястье и,не прилагая почти никаких усилий, привлек меня к себе.

Я не хотела раздумывать над тем, почему он такпоступает. И не стала ни думать, ни гадать, ни сопротивляться его рукам игубам. Это случилось. В густой изумрудной траве, под серой каменной стенойтысячелетнего замка.

У меня остались очень смутные воспоминания. Всебыло словно не со мной, не здесь и не сейчас. И не было мыслей о поверженнойгордости или утраченной невинности. Не было ни сожалений, ни сомнений, ни слез.Я смотрела в его глаза, как в бездонное ночное небо и уже не боялась утонуть вних безвозвратно. Я не хотела и не могла верить в то, что те минуты в них небыло хотя бы немного нежности и любви. Больше не было холодного и свирепогонаместника, был лишь он - мой первый, мой единственный, мой любимый. Была я,глупая влюбленная девчонка, самозабвенно отдающая свою жизнь в его полноераспоряжение. И была ночь духов, единственная ночь, когда можно было забыть облагоразумии и довериться чувствам. И только тогда, когда мне вдруг сталонестерпимо больно, я, не посмев даже вскрикнуть, тут же поняла всю тщетностьсвоих надежд, потому что совершенно напрасно пыталась разглядеть в егопотемневших еще больше глазах хоть каплю нежности. Я ощущала то самоеобыденное, физиологическое превращение, в котором не было уже никакойромантики, никакого волшебства, никаких чар, а были лишь стыд и страх, инемилосердно жесткая земля...