Гелий брел следом. Ему очень хотелось пойти домой, вообщезабиться куда-нибудь, замереть, чтоб не думать ни о чем, не вспоминатьостекленевшие глаза Супера, Демины желтые, звериные зубы, однако думал, чтоможет понадобиться Елизавете Петровне как свидетель – ну, когда она успокоитсянасчет Петьки и пойдет писать заявление в милицию. Но, к изумлению Гелия, шличасы, прибежал вызванный Ховриной врач со станционного медпункта – Айболитвсего поселка, – потом вышел на крылечко, где поджидал Гелий, сообщил, что Петькатеперь спит, и отправился на станцию, – а Елизавета Петровна все не выражаланамерений куда-то идти. Гелий наконец спросил впрямую – и наткнулся напотускневшие глаза:

– Какой смысл? Это бесполезно!

– Почему? – закричал Гелий. – Ведь я сам видел, что Демапринес голову Супера!

– Он от всего отопрется, и Малявка его поддержит. Уж незнаю, каким они там миром мазаны, но точно знаю, что одним.

– А как же Петька? Он проснется и спросит… – Голос у Гелиявнезапно сел. – И мы ему скажем, что просто промолчали, что струсили?

Елизавета Петровна смотрела на него со странным выражением.Гелию показалось, что она рассердилась за невольную грубость, но он несобирался просить прощения. А на самом деле Елизавета Петровна думала, чтоникогда не видела прежде в этом тихом мальчике такой исступленности. Она думалао том, что, наверное, вообще неверно воспринимала Гелия прежде, а он,оказывается, может быть жесток и беспощаден. И ей было стыдно, что она никак неможет утешить отчаяние, которое звучало в его срывающемся голосе. Она давалаюноше плохой урок… но что было делать?

– Я не хочу, чтобы моего внука убили, – глухо сказалаЕлизавета Петровна и ушла с крыльца, давая понять, что разговор кончен.

– Да кто его убьет, вы что? – вскрикнул Гелий – и осекся, вспомнивчерный пистолетный ствол.

Убьет. Дема точно готов был убить Петьку в тот миг, когдамальчишка укусил его поганую лапу. Он прикончит всякого, как прикончил Супера,– и не поморщится! Для него люди – такой же мусор, как он… как он сам – дляэтих людей!

И все-таки Гелий не оставил своих попыток призвать на помощьсправедливость. До вечера шатался по поселку, рассказывал жуткую историю смертиСупера всем и каждому, пытаясь хоть в чьих-то глазах увидеть что-нибудь еще,кроме искры возмущения, тотчас гаснувшей, впрочем, под влиянием страха.

Не увидел. Малявка не стал с ним разговаривать – что итребовалось ожидать.

Оставалась надежда только на Эльдара. Гелий побежалвстретить его с работы, увидел некошеную крапиву, схватил косу, ожесточеннозамахал ею и воображая, что перед ним Дема, мгновенно очистил лужайку. Тутвышел Эльдар – и у Гелия упало сердце: брат был пьян! И все-таки Гелий ещенадеялся на что-то, когда в сотый раз повторял ему жуткую историю о головеСупера… повторял, пока Эльдар вдруг не рухнул со стула и не заснул мертвецкимсном.

Тогда он вышел на крыльцо, сел и начал смотреть на звезды,думая о том, что остался один на свете и, значит, надеяться можно только насебя.

Странно – он не презирал никого из людей, отказавших ему впомощи. Он их жалел, как врачи жалеют больных, которым не в силах помочь, –безнадежных больных. Насколько бы профессиональная усталость ни притуплялаиногда силу сострадания, изначально развитую во врачах сильнее, чем в остальныхлюдях, случаются мгновения, когда ты жизнь готов отдать ради какого-то одного,порою даже незнакомого тебе человека. И если бы появился некто всемогущий,изрекая: «Умри, а сей жив будет, встанет и пойдет!» – ты знаешь, что готовумереть, и умрешь счастливым. Но никто не появляется, никто ничего не обещает,и у тебя опускаются руки, ты сознаешь свое бессилие, и сердце болит, апоскольку нельзя же вечно жить с болящим сердцем, ты невольно ожесточаешь его,повторяя в который раз: «Медицина бессильна!»

Гелий встал. Он не хотел говорить – медицина бессильна!Родители его были хирургами – как рассказывали, очень хорошими хирургами. Он ихпочти не помнил, знал только со слов брата. Он и деда с бабушкой знал со словбрата: бабушка, красавица-казачка, пекла потрясающие пироги, а дед-кавалерист погибпотому, что был чрезмерно уверен в стремительной силе своей бригады, вышедшейверхом, с шашками против тяжелой мощи фашистских танков. От деда осталаськубанка и наградной наган, до сих пор хранившийся в старинной костянойшкатулке. Гелий видел его раз или два – ключ от шкатулки Эльдар берег пущеглаза, носил на шее, рядом с крестильным крестиком и образком божьей матери.

Гелий вошел в дом, нашарил в ящике кухонного стола ножницыи, приблизившись к брату, перерезал шнурок.

Шкатулка хранилась в гардеробе, в той комнате, где спалГелий. Он завесил окно, включил свет, нашарил под старыми свитерами и рубашкамикоричневый тяжелый ящичек и какое-то время водил пальцем по его прохладным, какбы слюдяным бокам. Шкатулка была китайская, и понять, из чего и как онасделана, было совершенно невозможно. Вроде вся сплошная, без единого зазора, аповернешь ключ в скважине – и крышка открывается. Дед привез эту шкатулку сДальнего Востока. В 30-е годы он служил в Хабаровске.

Гелий развернул бумажный сверток, потом промасленную тряпку.Отлично смазанный, весь скользкий наган тоже был памятью о тех годах. Убористыебуковки на металлическом ромбике, прикрепленном к рубчатой рукояти, гласили:«Тов. Мельникову Г.И. за победу в командных соревнованиях в честь 20-летия ВеликогоОктября. 7 ноября 1937 г., Хабаровск». Тут же, в шкатулке, хранились какие-тостарые документы, комсомольские билеты родителей и самого Эльдара, бабушкинапочерневшая от времени серебряная брошка с рубином, а также – тяжеленькаякоробочка, пахнущая, как и револьвер, машинным маслом. Патрончики!

Гелий впервые в жизни заряжал револьвер – до этого видел,как это делается, только в кино. И тем не менее совершенно точно знал, что икак надо делать. Прежде всего он расстелил на кровати старую газету, протернаган, очистил от смазки ствол крошечным шомполом-ершиком, который лежал тутже. Потом осторожно, по одному, вложил патроны в круглый выпуклый барабан,каждый раз доворачивая его. И вот они лежат там – все семь, как орешки вскорлупках. Восьмой патрон Гелий послал в ствол, поставил наган напредохранитель и сунул его в карман. Туда же отправилась коробка с патронами.

Он запер шкатулку и спрятал ее на место, выключил свет,вернулся в комнату брата и осторожно завязал вокруг его шеи шнурок с образком, крестикоми ключом. Эльдар не шелохнулся.

Гелий вышел во двор и не поленился – добежал до баньки назадах огорода, затолкал в пасть печки скомканную газету вместе с ершиком итряпкой, в которую был завернут наган. Спички лежали тут же, и он поджег газету,дождался, пока она сгорела, и только потом ушел из баньки.