Уинстон наклонился, пытаясь найти зону, в которой голоса Фарика и сторонника теории заговора не накладывались бы друг на друга. Лучшее, чего он смог добиться, – повернуть голову так, чтобы телевизор вещал ему в левое ухо, а Плюх – в правое. Голоса попеременно нарастали и замолкали, как сигналы двух коротковолновых радиостанций на одной волне.

– Я сходил туда с мамой Чарли О’. В среду она выиграла лотерею в туристическом бюро, поставила на 237 – статистику ударов какого-то игрока «Метс», Великолепного Марва Тронберри или еще какого-то придурка, про которого я никогда не слышал. Не суть. В общем, я, она, и Белый тусуемся на крыше, курим травку. Где ты был, не знаю. Мама Чарли слушает спортивное радио и думает, куда бы пристроить шесть тысяч не облагаемых налогом долларов, и тут по радио идет реклама. Чувак бормочет, как пулемет: «Эксперты предсказывают, что беспорядки на Ближнем Востоке в сочетании с растущей потребностью в механизации сельского хозяйства в кукурузном поясе теперь, когда закончилась засуха, приведут к росту цен на нефть. Если нефть подорожает хотя бы на десять центов за баррель, начальное вложение в пять тысяч долларов может принести дивиденды в двадцать тысяч долларов за ближайшие шесть месяцев». Смотрю, у нее глаза расширяются… Ну, я тут же потащил ее в банк, объясняя по дороге разницу между фиксированным процентом и инвестиционными рисками.

– Грасси-Нолл – брехня. Библиотечное хранилище – чушь собачья. Освальд, Руби, Оливер Стоун – операция прикрытия ЦРУ…

– И прикинь, заходит мамаша Белого внутрь, такая: «Я хочу открыть срочный вклад с высоким процентом» – и девка, которая заведует открытием счетов, вдруг: «Мля, белая женщина!» – и бежит за своим начальником. Начальник тоже: «Ого, белая сучка в банке, нужно позвать заведующего отделением». Через две минуты все сотрудники спотыкались друг об друга, чтобы обслужить миссис О‘Корен. Заведующий отделением лично открывает ей счет, охранник отодвигает кресло, чтобы она присела. Вкуриваешь? Управляющий отделением, который открывает счет, это как президент, который моет тарелки в Белом доме. А все потому, что мама Чарли О’ – белая. Я сразу подумал: «Кому-то нужно нагреть этих придурков. Они спят. Одна белая сучка заходит в банк, и они слетают с катушек».

– Э, ты кого сучкой назвал?

– Извини, Чарли, я ничего такого не имел в виду. Так вот, наш план: мы вернемся в банк, запустим туда мамашу Белого, и пока они писаются, словно принцесса Диана восстала из мертвых, выгребем эту дыру дочиста. Но это больше, чем тебе стоит знать, особенно теперь, когда ты собрался в Городской совет, как белый засранец.

– Сейчас я включу съемку Запрудера. Уверен, вы видели ее раньше, но не этот вариант, увеличенный до тридцатипятимиллиметрового формата. То, что вы увидите, – больше, чем вам стоит знать, но все, что вы хотели знать…

Решетка радиатора лимузина Кеннеди показалась из мрака тоннеля. Уинстон так накурился, что картинка казалась ему трехмерной. Ему казалось, что он может протянуть руки, задрать юбку Джеки и увидеть ее трусики.

Уинстон обернулся, чтобы посмотреть в лица друзей и понять, не шутят ли они. К его удивлению, они казались почти серьезными. Если бы он сказал: «Одно пиздобольство», они наверняка ограбили бы банк прямо завтра, чтобы доказать свою правоту.

– Одно пиздобольство, – сказал он.

Его друзьям словно влепили пощечину. Фарик постучал костылем ему по голени.

– Не, правда. Я видел по телевизору документалку о японских военных преступниках. Ну, они и долбанутые там были, скажу я тебе. Так вот, чтобы грабить банки, они использовали знания, полученные в экспериментах с военнопленными. Надевали лабораторные халаты, забегали в отделение с криками, что работники надышались какого-то ядовитого газа и им нужно ввести антидот. Конечно, противоядие их вырубало, и бум – греби денежки. Белый лабораторный халат и белая кожа открывают любые двери.

Уинстон заговорил очень медленно и размеренно, как и полагается сильно одурманенному человеку.

– Вы хотите отравить весь банк?

– Нет, только их вырубить, – ответила Надин. – Ты что, не слушал?

Армелло хлопнул в ладоши:

– У меня еще с бейсбольных времен остались таблеточки, транквилизаторы, чтобы девочек это самое. Хранил для особого случая.

– Ничего нового. То же самое воровство собак. Трусливое, как все твои планы.

– Это не трусость, это хитрость. Большая разница. Храбрые и накачанные ловят пулю. Как сейчас твой Кеннеди.

Повернувшись к телевизору, Уинстон стер с экрана пыль. Треск статического электричества заставил волоски на руке стать дыбом. Лимузин Кеннеди вошел в поворот. Левой рукой Джеки придерживала шляпку, чтобы ту не унесло ветром. Президент улыбался так, словно ее правая рука была у него в промежности.

– Так, все заткнулись.

Неряшливо одетый белый остановил запись и ткнул в киноэкран деревянной указкой.

– Следите за водителем лимузина. С этого момента мы замедлим воспроизведение. Шофер чуть повернется, опустит правую руку за голову, над левым плечом вы увидите пистолет, услышите выстрел, увидите дым от выстрела – и голову Кеннеди резко отбросит назад. Это были не Освальд, кубинцы или мафия, это был водитель лимузина.

Они крутили фильм кадр за кадром. На зернистом изображении водитель повернул голову. Его рука потянулась к спине, словно он хотел почесать шею.

– Вот черт.

Выстрел, дым, рывок головы, все, как сказал человек на экране.

– Вот черт.

Пораженный Уинстон придвинулся ближе к телевизору, приглядываясь к размытому черному пятну, которое, по словам белого, было пистолетом. Это пистолет? Это не пистолет. Блин, я слишком накурился, чтобы увидеть пистолет.

Чарльз заслонил собой телевизор.

– Вот что с тобой будет, если ты пойдешь на выборы, Борзый. – Он держал перед собой видеокассету «Трахатель № 144».

– Отстань, – пожал плечами Уинстон, прокручивая в голове образ Кеннеди, распластанного на заднем сиденье лимузина.

Эхо выстрелов срезонировало с его собственным недавним свиданием со смертью в Бруклине. Черт, эта вся политика – опасная штука. Если выиграю, я наговорю столько правды, что меня придется прикончить.

Когда Чарльз отошел от телевизора, на экране немолодой уже белый с волосами, собранными в хвост, ублажал брюнетку, которой, судя по виду, восемнадцать исполнилось минут десять назад. Хорошо увлажненная слюной и ласковыми разговорами, девушка готовилась принять седобородого мужика – расставила ноги и раскрыла глаза. Распутник, набор стонов и гримас с обвисшей кожей, не заставил себя ждать и взгромоздился на нее.

– Вот он дает, даже носки не снял.

– И очки.

– Да, но дырку он ей точно не рассверлит.

– Давай, сучка, двигайся, не стой. Работай ногами.

Следующие несколько секунд группа смотрела видео в полном молчании, каждый наслаждался своим любимым аспектом порнографического действа. Для Уинстона это было колыхание женских грудей во время секса. Армелло, не вытерпев, выпалил: