– То есть сейчас ты просто пьяный уебок? – осклабился Армелло.

– Ага, и этого не стыжусь. Я не как таксист. Вот садишься ты в такси, и водила начинает с тобой разговор. Не потому что он такой дружелюбный, а чтобы понять, не впустил ли случайно в машину опасного мудака. «Здравствуй, друг. В моей стране я был ученый, я был врач». Чувак, заткнись, ты таксист!

– Зуб даю, если бы ты истекал кровью, то надеялся бы, что он скажет: «Я врач», – прервал Фарик софокловские сетования Уинстона. – Давайте, пока Борзый что-нибудь не выкинул, уже займемся тем, ради чего собрались.

Все согласились и потянулись за своими банками, чтобы перейти в дальнюю комнату. Несколько рук растерянно зависло над пивом, пока их владельцы пытались разобраться, где чей сосуд, чтобы не наслаждаться чужой слюной. Толстая широкая ладонь с жужжанием пронеслась над остальными, потом со свистом пикирующего бомбардировщика на боевом заходе нырнула к банкам и выхватила одну из самой середины. Удовлетворенный добычей, Уинстон поплелся к задней комнате, попивая пиво.

– Чувак, откуда ты, блядь, знаешь, что это твое пойло? – крикнул Армелло ему в спину.

Уинстон швырнул через плечо опустевшую жестянку.

– Я повернул эту хреновину на крышке.

Надин поймала банку и присмотрелась к ней. Язычок на клапане банки был повернут на девяносто градусов.

– Блин, а хитро…

– Я-то думал, что вы, придурки, умнее, – усмехнулся Уинстон, исчезая во мраке комнаты.

Буржуй расставил труппу вокруг карточного стола, роль которого исполняла картонная коробка на ящике из-под молока. Несмотря на еле понятную пьяную скороговорку, которой он говорил, Уинстон никогда не видел его таким оживленным. С мастерством постановщика бродвейских мюзиклов он устроил генеральную репетицию спектакля «Три карты», премьера которого предполагалась через неделю. Главная роль досталась Армелло: он стоял за коробкой и его быстрые, как у фокусника, руки заставляли карты вертеться и скакать. Надин была инженю. В ее задачу входило привлечение простаков, взволнованно касаясь груди, медленно облизывать губы и делать опрометчивые ставки по сто долларов.

– Надин, ты должна «продать» свою реплику: «Черт, я проигрываю деньги на подарок дочери». Заставить мужика захотеть стоять рядом с тобой. Кита с раздутыми карманами, который думает, что может показать даме, как это – выиграть много денег, и отвезти тебя домой.

Чарльз и Плюх получили роли второго плана – заслонять стол от будущего игрока, возбуждая тем самым его любопытство. Втянув олуха в игру, они должны были давать ему ценные советы, объяснять преимущества совместной игры, чтобы объединенными усилиями повысить свои шансы обыграть ведущего. Чарльз блистал. Уинстон вспомнил, как они как-то обчистили грузовик с парфюмерией, заглохший на магистрали ФДР, и потом толкали в центре духи по пять долларов флакон. Белый тогда включил безупречный британский акцент: «Прямо из Франции и Италии, лучшие ароматы для вашей мамаши, второй половинки и долбанутых придурков, ваших дружков. Шестьдесят баксов у Сакса на Пятой авеню, всего пять баксов просто на Пятой авеню». Услышав высокородный говор Соединенного Королевства, подданные Ее величества с Карибских островов, вышедшие на обеденный перерыв, буквально дрались за право приобрести парфюм из рук милостивого бритта.

Уинстона традиционно сделали громилой, как и во всех операциях: молчаливый игрок, который стоит в стороне, высматривает полицию или лохов, которые опозорились в присутствии своих девушек и решили вернуть деньги. Когда Борзый потребовал роль со словами, Буржуй дал ему возможность попробовать себя в качестве главного подставного, прямо напротив Армелло. Но Уинстон заслонил собой лампу, и Буржуй отодвинул его в сторону со словами:

– Борзый, ты слишком большой. Никто даже карт не увидит.

С досады Уинстон пнул ящики, рассыпав карты по полу. Только Фарик решился его образумить:

– Слушай, Борз, каждый должен делать то, что у него лучше получается, и, придурок, никто лучше тебя не может разруливать сложные ситуации.

Уинстон подошел к Белому, залез к тому в карман и вытянул пакет с травой. На лице Чарльза нарисовалось покорное «только все не выкуривай», и Уинстон вышел из комнаты.

– Что с тобой? – спросил Антуан.

– Ничего, – ответил Уинстон, глядя на телевизор.

Антуан усмехнулся. Он не видел кузена года два, но тот почти не изменился.

– Борз?

– Что?

– Присаживайся.

Уинстон взгромоздился на сиденье. Раньше ему казалось, что экран телевизора – как зеркало: телепатически отражает мысли, вытянутые из его головы, а потом проигрывает их обратно, чтобы он знал, о чем думает.

– Антуан?

– Что?

– Это что за фильм?

– А ты не узнаешь? Брось, я думал, ты уже все на свете пересмотрел! Это один из фильмов Карла, «Зеленые береты». Джон Уэйн играет вместе с этим ушастым ублюдком, который изображает пронырливого журналиста. Сулу из «Стартрека» играет вьетнамца, который топит за американцев.

– Терпеть не могу фильмы про войну. Особенно те, где есть репортер или писатель. Они никогда не хотят пачкать рук, стреляя по врагу, до последнего момента, когда все-таки берут ствол. Типа если уж писателю приходится убивать, то война, должно быть, действительно ужасна. И их ведь никогда не убивают! Писатель всегда остается в живых.

– Чувак, ты небось ненавидишь отца своего? Что дядя Клиффорд с тобой творил?

Оба смотрели, как военный репортер, которого играл Дэвид Дженссен, разбивает пулемет о ствол дерева. Уинстон захихикал:

– Белые такие предсказуемые.

Он взял бутылку водки с полки и спрятал ее за ногой.

– Антуан, тут где-нибудь можно побыть одному? Мне сейчас Джон Уэйн не по кайфу. Я просто хочу накуриться и расслабиться, вот и все. Карл еще держит эти чокнутые видео?

Антуан дал Уинстону ключ от комнаты брата на этаж выше. Когда Уинстон схватился за ключ, Антуан не сразу тот отпустил. Маленький Борз подрос: он уже вплотную подошел к возрасту, когда из верных товарищей по играм родственники превращаются в почти незнакомцев, которые встречаются разве что на похоронах или случайно сталкиваются на почте.

– Спасибо, братец.

Борзый пошел к лестнице, держа бутылку так, чтобы Антуан не заметил.

– Кстати, как тетя Рути?

Комната Карла, каменная пещера, набитая военными трофеями. Уинстон прошел мимо мечей, нацистских флагов, французских военных крестов и остановился у армейского сундука, набитого видеокассетами. Порылся в записях, читая названия и отбрасывая кассеты в сторону: «AC/DC, Концерт в Будокане»; «Лица смерти»; «Линэрд Скинэрд»; «Линия Мажино», «Джи Джи Аллин»[29]; «Лучшие хоккейные драки всех времен – Проберт на льду»; «Трахатель № 144».