Как, однако, можно ошибиться!

В прозекторской уже лежало два трупа, а на подходе, весьма вероятно, был как минимум еще один.

Линда открыла один из отсеков и, стараясь производить как можно меньше шума, выдвинула из него специальную тележку. В это время сзади послышался легкий щелчок, означавший, что замок двери прозекторской был открыт. В ту же секунду свет снова отключился.

«Быстрее! Быстрее!» – мысленно подгоняла себя молодая женщина.

Не раздумывая, она схватила зубами рукоятку секционного ножа и одним быстрым движением, держась руками за край холодильной камеры, втиснулась в тележку ногами вперед, расположившись на спине по всей длине, словно в санях для бобслея. Потом, плотно прижимая ладони к гладкому металлическому корпусу камеры, въехала в нее.

Холодильная камера показалась ей мрачной норой, ведущей в ад.

Как и все другие устройства в морге, отсек для хранения трупов оказался новым и, видимо, никогда не использовался по своему назначению. Линда слегка нажала на дверцу холодильной камеры, которую только что закрыла за собой, и успокоилась, убедившись, что ее можно открыть изнутри. Уверенности ей придал также тот факт, что морозильник, по всей видимости, не был подключен к источнику аварийного электропитания. Здесь оказалось тесно, как в гробу, но, по крайней мере, не холодно.

«Должна ли я вставить ключ изнутри, мама?» – подумала Линда, когда дверца была окончательно закрыта, и едва сдержалась, чтобы не разразиться в темноте истерическим хохотом.

Только теперь она заметила, что по-прежнему сжимает зубами рукоятку ножа. Линда вынула его изо рта и положила себе на грудь, крепко обхватив рукоять пальцами.

«Он идет!» – показалось ей.

И действительно, сначала раздался едва различимый протяжный скрип, а затем послышались шаги. Звуки, которые к ней проникали, были приглушенными, но тем не менее на удивление отчетливо различимыми. Такое, возможно, объяснялось тем, что в этой мрачной и отделенной от остального мира холодной темноте ее слух обострился до предела. И если он ее не обманывал, то незваный гость стоял прямо перед морозильной камерой и тяжело дышал. Это повергло Линду в состояние шокового остолбенения. Ей стало казаться, что дверца камеры вот-вот распахнется, и она посмотрит своему убийце прямо в лицо.

Линда с трудом не поддалась порыву чуть-чуть приоткрыть дверцу, чтобы через небольшую щелочку хотя бы одним глазком взглянуть на человека, стоявшего рядом с камерой. В какой-то момент ей показалось, что он начал отдаляться от холодильного отсека, и это, как ни парадоксально, только усилило ее страх. В ней все более крепло убеждение в том, что безумец готовится сделать что-то ужасное, чтобы вытащить ее из укрытия.

«Проклятье! И куда я опять вляпалась? Два трупа, один из которых наполовину разрезан, а другой лежит с палкой в заднем проходе. Мало того, сюда следует добавить коменданта с секционным ножом в шее. А сама я прячусь в холодильнике для покойников!» – пронеслось в голове у Линды.

Она вспомнила про кровь в раковине, следы борьбы и разбросанные по полу инструменты. Чего стоил один только вид телефона, болтавшегося над вскрытым трупом, не говоря уже о стонах, которые издавала мертвая Фредерика Тевен при выходе из ее легких образовавшихся в результате трупного разложения газов. Все это Линда не смогла бы представить себе раньше даже в самом жутком ночном кошмаре. Теперь же эти видения наверняка станут ее преследовать.

В данный момент Линда, находившаяся в морозильной камере, была избавлена от разных ужасных шумов. За пределами холодильника не раздавалось больше ни тяжелого дыхания, ни шороха, ни каких-либо шагов, ни позвякивания ключей. В какой-то миг у нее даже возникли сомнения, являлась ли внезапно наступавшая полная тишина в секционном зале хорошим или плохим признаком.

Некоторое время она, замерев, лежала без движения и прислушивалась, а затем чертенок из картинки в ее мозгу снова подал голос:

«Он ушел!»

«Откуда ты это знаешь?» – немедленно взвился ангелочек.

«Да если бы он знал, что ты здесь находишься, по сути, в ловушке, то давно бы тебя вытащил!»

«Неплохой аргумент!»

«Я ведь уже говорил, что пора бежать отсюда!»

Линда сделала глубокий вдох и выдох, а затем, упершись обеими руками в дверцу морозильной камеры за головой, хотела было осторожно ее открыть, но остановилась, засомневавшись, стоит ли это делать.

«Здесь, внутри, я в относительной безопасности, а снаружи меня ждет неминуемая смерть», – подумала она.

Линда и сама понимала, насколько неразумной была эта мысль. Такой же смешной, как убеждение маленьких детей в том, что они становятся невидимыми, как только закрывают себе глаза руками. Тем не менее здесь, внутри, в этой окруженной со всех сторон сталью тьме, она чувствовала себя менее уязвимой. Ведь камера давала хоть какую-то защиту, была коконом, из которого Линда не хотела вылезать, поскольку опасалась, что, как только откроет дверь, ею сразу же овладеет холодный, голый и парализующий страх перед убийцей, на совести которого был Эрик, Тевен, а может быть, и Эндер. Страх перед маньяком, орудовавшим на острове и, возможно, продолжавшим творить свои бесчинства в клинике.

Страх перед Дэнни.

От мысли о том, что за всеми обрушившимися на нее страшными происшествиями может скрываться один и тот же человек, ей хотелось разрыдаться. На совести маньяка могло быть и похищение дочери Херцфельда.

«Вот только по какой причине он творит все это?» – думала Линда.

Собрав все свое мужество и закусив нижнюю губу, она все же решилась на то, чтобы выползти из своего убежища, а раздавшийся звонок телефона расценила как знак к началу действий. Однако ей было совершенно невдомек, что в нескольких метрах от нее, присев на корточки между двумя секционными столами, в кромешной темноте морга притаился некий мужчина.

Царрентин-на-Шальзе

Идти во второй раз на ледяном ветру оказалось еще труднее, чем в первый, и Херцфельда все чаще стали посещать мысли о том, что им не справиться, хотя он и избрал самый короткий путь. Принять такое нелегкое решение пришлось из-за Ингольфа, которому в лодочном сарае с каждой секундой становилось все хуже. Практикант буквально начал бредить, все время вспоминая о своем «порше» и бессвязно повторяя:

– Автономный обогрев салона… подогрев сидений… немедленно смываемся…

Херцфельд настоял на своем, предложив вернуться в дом, что, в конце концов, оказалось спасительным решением. Ведь Ингольф, очнувшись от бреда, переоценивал свои силы. С голым торсом, обернувшись только старым войлочным покрывалом, которое было прибито при входе в сарай для защиты от ветра, самостоятельно он не сделал бы и двух шагов.

Силы оставили фон Аппена сразу же, как только он вышел из лодочного сарая, и Херцфельду пришлось взвалить его на закорки. Причем, пока они добрались до входа в дом, профессор был вынужден несколько раз ссаживать своего «седока».