Шиада уснула, по-детски свернувшись калачиком. Берад не спал, ночь напролет наблюдая за супругой, сидя в одном из двух кресел у камина, в котором плясало рыжее пламя. Кажется таким ребенком… А откроет глаза и рот – и с ней ох как непросто! Самый непослушный ребенок из всех, что он видел.

Шиада по многолетней привычке проснулась в предрассветный час. Все тело ныло, и невольный стон сорвался с уст. Берад подался вперед:

– Тебе помочь?

Осознав, что не одна в комнате, Шиада взяла себя в руки и села. Вопрос оставила без ответа.

– Доброе утро, – поздоровалась с мужем, улыбнувшись одними губами.

Женщина запахнулась в подобранный с пола халат.

– Ты куда? – спросил Лигар, оглядывая соблазнительный наряд жены.

– Встречать рассвет, – проговорила Шиада и выскользнула за дверь.

Берад поднялся. Стоя у окна, видел стройную женщину, укутанную в тонкую ткань халата. Интересно, она не боится простудиться?

Полы женского одеяния трепал ветер, обнажая совершенной формы голени. Порыв за порывом, он разметал по спине волосы цвета высветленной расплавленной меди. Жрица шла к озеру и остановилась у самой кромки берега. Стояла на земле босиком и смотрела куда-то вдаль, хотя этого Берад видеть не мог. С Бирюзового озера по утреннему обыкновению наползал туман. Когда первая золотистая полоска очертила горизонт, Шиада положила одну руку на грудь, где висела подвеска из лунного камня, а другой коснулась жреческой вайдовой отметины в уголке лба. Затянула речитатив:

Дочь-Той-Что-Дарует-Жизнь,

Дочь Той, по Которой тишизн –

Звон, сумрака – свет,

По Которой ночь – днем,

По Которой смерти – нет,

Приветствует Тебя.

Закончив, жрица осталась стоять и смотреть на затуманенное озеро. Сейчас оно казалось скорее свинцовым, даже оловянным, но точно не бирюзовым.

Босые ноги не чувствовали холода земли – от единения с грудью Матери Шиада получала мощь и тепло Всеединой. Во чреве что-то жгуче пульсировало. Жрица внезапно поняла, почему невинность домлжно вручать назначенному Праматерью: девственность – это природная сила каждой дочери Госпожи Вселенной, которая защищает всякую женщину от многих бед, а исчезнув, призвана защищать других.

Женщина развела руки в стороны и замерла. Наблюдавший у окна Берад не мог понять, чего жена ждет и что делает. Но, вздрогнув, отпрянул от ставен, когда Шиада свела их вместе, будто выталкивая перед собой воздух, – по воле маленькой фигурки с озера отхлынули, откатили прибрежные валы туманов. Берад уже коснулся лба двоеперстием, собираясь перекреститься, но, отметив вторую точку, остановился на полпути. Застыл на мгновение, потом опустил руку, не закончив знамения креста.

Шиада вернулась в комнату с кувшином воды. Молча вышла и вернулась с тазом. Не глядя на супруга, начала, не снимая халата, омывать ноги и бедра. Берад заметил, что движения даются жрице с болью.

– Может, тебе помочь?

Шиада не сразу поняла, что герцог обращался именно к ней.

– Нет, не стоит, – сняла халат и облачилась в нижнюю сорочку.

– Может, послать за Гвинет?

Молодая женщина развернулась к мужу.

– Поверь, лорд, все в порядке, – сказала, как могла, доброжелательно.

Берад пытался держаться за раздражение и разочарование, настигшие его этой ночью, но испытал лишь сочувствие.

– Не вздумай жалеть меня, – сурово произнесла жрица.

Оказывается, раздражение легко возвращается.

– Я буду ждать тебя за завтраком.

– Ты знал, на что шел, принимая мои условия, – бросила напоследок. – Теперь поздно жалеть. И тебе, и мне.

– До… должно быть. – Лигар не нашелся с ответом.

И вдруг Шиада ощутила безысходность мужа. Что-то в ней перевернулось: «Он был ко мне куда добрее, чем я к нему».

«Звание Второй среди жриц обязывает тебя быть такой», – роптал внутренний голос.

«Разве?» – невразумительно отвечало еще что-то.

Берад ушел, а Шиада, одеваясь, думала, что муж заслуживает хоть какой-то надежды. Как ни крути, он не противен ей. И он старается хоть немного понять ее сложную веру. Не всем это дано, ей ли не знать. Так что усилия герцога достойны по меньшей мере уважения.

«Вот бы и мне проникнуться надеждой. Пусть бы и ложной… Пусть!»

Глава 7

Центральная часть воинства тана Сабира Яввуза раскинулась на многие мили вдоль берега Инры. Река брала начало далеко на северо-западе Яса, во владениях тана Яфура Каамала, который вот уже восемь лет военных действий носу не казал за пределы собственных стен. Дальше Инра прокладывала путь по безлюдным равнинам, откуда зимой и летом ветра выдували все осадки, дальше стекала вниз, на юго-восток, в края, мало-помалу обретающие краски темной зелени хвойных, оттуда через низины промеж холмов вытекала к лесу Тсуасхан, затем немного длился пологий берег, окруженный неподалеку холмистыми возвышенностями, а дальше по течению, всего в трех лигах от первого порога, начинался лес Цукхато, означавший начало центральной полосы Яса. До него Инра не докатывала своих вод, резко уходя от порога, завершающего ровные берега, далеко на юг, в Долину тысячи рек.

Сюда, к среднему течению Инры, один за другим стягивались разведывательные и летучие конные отряды; откатывались самостоятельные армии после последних проведенных сражений; подходили высланные подразделения союзников или отряды парламентеров. Сейчас, когда позади осталось несколько удачно предпринятых первых кампаний, появилась возможность взять небольшой отдых. Северяне зализывали раны.

Только четыре тысячи под командованием Тахбира отбыли дальше на север, в фамильный чертог Яввузов – Сабир поручил брату во что бы то ни стало держать и оборонять Пурпурный танаар. Остальные командующие – Русса, водный брат Ванбир и четверо племянников – либо уже были здесь, либо должны были в скором времени прибыть. Ахтанаты Серебряного танаара – сыновья Яфура Каамала, старший Этер и младший Нер – обещали подойти в течение десяти дней, чтобы обсудить дальнейшую стратегию северян в текущей войне. Тридцатилетний тан Сагромах Маатхас, защитник Лазурного танаара, два дня назад прибыл к здешним рубежам с той же целью.

Спустя полтора года после начала войны Розы и Бирюзы, как вначале прозвали конфликт Маатхасов и Шаутов, северяне вышли из военных действий, объявив нейтралитет: остальные девять танов давно сцепились меж собой, вспоминая друг другу старые обиды, предъявляя давние счеты. Война Розы и Бирюзы переросла в Бойню Двенадцати Красок, и для северян, не имевших претензий на южные земли, в гуще всеобщего недовольства военные действия утратили смысл.

Хотя в приграничье бывало всякое и каждый из северных танов держал войска в готовности, от открытых выступлений они воздерживались. Пока несколько месяцев назад отец Сагромаха Маатхаса Махран не был убит в засаде Бестией Яса – дочерью дома Шаут.