Шиада, ощутив необычное чувство, перевела взгляд на собственную руку, облаченную в длинный узкий рукав черного траурного платья. Кисть дрожала.

В ту ночь Шиада использовала все известные ей ритуалы, чтобы связаться с храмовницей: мысленные призывы, обращение через стихии, использование серебряного зеркала, кровных уз, перемещение призрачного тела. Когда решилась на последнее и послала собственный астральный морок на Ангорат, не смогла дотянуться до острова. Сколь бы ее фантом ни скользил вокруг Ангората, колдовство не давало даже подступиться к берегам. С упавшим сердцем признала Шиада – Нелла навела на остров ограждающие чары.

Как можно просить прощения и совета у той, что не позволяет даже дотянуться до нее? Нелла никогда не отличалась чувством юмора, Шиада знала. С чего жрица решила, что, говоря об изгнании, храмовница не будет серьезна, как всегда?

Тем временем далеко на юге, на берегу Летнего моря, окружавшего Священный остров, стояла Нелла Сирин, облаченная в простые одежды жриц, и наблюдала, как за мерцающей завесой, вроде той, что отделяет Ангорат от всего Этана, мечется, не находя места иль бреши, дух Второй среди жриц. «Это было твое решение, слепая девчонка, и ты съешь и выпьешь все, что оно принесет тебе, – думала женщина. – Мне все равно, как долго ты будешь оттягивать судьбу, – избежать ее не под силу даже Первой среди жриц и Верховному из жрецов. Каждый из нас возвращается в начало столько раз, сколько ошибается, но в каждом из воплощений Праматерь дает не так много шансов. У твоих корней ничего нет, и если однажды ты захочешь вернуться, у тебя ничего не должно быть».

«Ты отвернулась от меня», – с отчаянием признала жрица, стоя перед камином, дрожа всем телом, сжимая в руке с порезанной ладонью жреческий кремневый нож.

– Ты не обманула, госпожа. – «Ты никогда не обманывала».

Мир перед глазами Шиады плыл, и сознание толком не разбирало, что она думает, а что произносит вслух. Уставшая от колдовства и далеких астральных перемещений, жрица упала на колени. В груди нещадно жгло, точно ее легкие до краев наполняло кипящее масло. Задыхаясь, провалилась в тяжелый сон, полный ужасающих картин, рожденных страхом.

– Шиада! Шиада, очнись!!!

Сотрясаясь от чьих-то усилий, девушка с трудом разлепила глаза и разглядела нависшую мужскую фигуру. Вглядываясь, наконец признала Растага.

– Ты в порядке? – спросил, перестав трясти сестру. – Ты кричала.

– Кричала? – Нехорошо, нахмурилась жрица. Зачастую даже в пророческом трансе, когда тело неподвластно воле, она не срывалась на крик. – Неужели так громко, что весь замок на ногах?

– Нет, – Растаг распрямился, помог сестре сесть и, поддерживая ее одной рукой, сел на пол рядом.

– Тогда откуда ты здесь? Твоя спальня в другом конце коридора.

Растаг пожал плечами:

– Захотелось проведать тебя, ты была бледна за ужином.

«Захотелось проведать? Посреди ночи? Или…»

– Который час, братец?

– Рассвет скоро.

Внутренне Шиада улыбнулась – были бы силы, улыбнулась бы и внешне. Попыталась встать. Растаг встал тоже, но едва отнял от сестры руку, тонкие колени жрицы тут же подогнулись. Девица безвольно повисла на руках брата. Светловолосый богатырь подхватил Шиаду на руки и уложил на кровать.

– Спасибо. – «…Что среди ночи услышал зов Всеединой и отозвался», – домыслила про себя.

Растаг неотрывно смотрел в сестринское лицо, сидя на постели.

– Знаешь, вот гляжу я на тебя порой, сестра, и мне кажется, будто я знаю, о чем ты думаешь. Да-да, не смейся, я знаю, что не могу делать этого, как ты, – улыбнулся и вновь стал серьезен. – Но иногда, как вот сейчас, мне совсем не разобрать, что у тебя на уме и на сердце.

– Тревога и печаль, – честно призналась девушка. – Она… она отвергла меня, Растаг. Нелла, наша тетка, Голос и Длань Той-Что-Дает-Жизнь… отвергла. – Сменив позу и немного скрутившись, Шиада легла головой на колени брата. Растаг приготовился, что сестра заплачет, но Шиада не проронила ни слезинки, ни слова. Молодой мужчина осторожно попробовал погладить жрицу по волосам. Она не протестовала, и Растаг продолжил. Надо же, и впрямь неоднородного медного оттенка. И такие мягкие. Даже мягче его собственных и уж точно – смоляных, золотистых и рыжих кос, что он расплетал женщинам, с которыми спал.

В тишине рассвело. Ставни окон были закрыты, но Шиада чувствовала смену времен суток безошибочно, а Растаг уловил едва различимое светание сквозь крохотные щелки.

– Ты устала, родная. Тебе надо поесть.

– Меня вывернет от любой пищи, кроме куриного бульона.

– Значит, будет куриный бульон. – Растаг кликнул стражу и отдал распоряжение – чтобы служанки занялись едой для госпожи. Когда пришло время, сам покормил сестру, а потом вновь позволил ей лечь к себе на колени и гладил блестящие волосы всех оттенков меди.

Гвинет, опустив глаза, теребила юбку – как, однако, непросто объяснить Рейслоу Стансору, почему его дочь не спускается к обеду.

– Госпожа недужит и не выходит из комнаты. Мы отнесли ей куриного бульона, и миледи заснула. С ней сейчас милорд Растаг.

– И что с ней опять не так?! Какую заразу подхватила?

– Я н-не зн-знаю.

– Не знают они! Вечно ничего не знают! Сказано спуститься, значит, хоть мертвая, а пусть явится! Мне надо поговорить с ней!

– Милорд, простите…

– Иди наверх и скажи Ители, что либо она спустится сама, либо я скину ее по лестнице ко всем чертям! – с грохотом опустился кулак герцога на столешницу.

Берад вывел Рейслоу из трапезной и в прямых выражениях объяснил, кому отныне принадлежит Шиада и право заботы или побоев.

– Ты пообещал ее мне, так постарайся, чтобы я получил ее в надлежащем виде.

Мимо этих двоих прошмыгнул сначала Растаг, а вскоре Гвинет с чашкой бульона. Берад остановил служанку, забрал миску и сказал Стансору:

– Я пойду к ней, Рейс. Мне предстоит исправлять плоды твоей грубости.

Услышав скрип, Шиада никак не отреагировала.

– Гвинет? – спросила тихо. – Ты быстро, Растаг же вышел совсем недавно. Я говорила ему, что не хочу еще бульо…

Замолкла на полуслове. Следом Лигар, замерший в дверях, услышал горький смешок.

– А, это всего лишь ты. Уходи, я не хочу бульона.

Лигар проигнорировал ее слова. Прошел к кровати, подставил стул, оставив суп на прикроватной тумбе, насильно развернул девушку к себе лицом.

– Неужели сама мысль о том, чтобы стать моей женой, настолько тебе противна?

– А ты как думаешь? – сказала, глядя прямо в глаза. – Мне противна любая мысль, понимающая женщину как вещь, которую по дружескому или недружескому соглашению мужчины передают друг другу, словно стул, коня или меч. Мы не лошади и не мебель, не оружие и не скотина. Жрица – первое дитя богов, и она сама выбирает отцов своим детям.