Невеселая получилась у господ офицеров компания. НаконецКолзаков, пришедший от самогона или от усиленных воспоминаний в крайневозбужденное состояние, переглянулся с Борисом и спросил у капитана:

– Господин Сильверсван, у вас на канонерке снарядыостались?

– Снарядов достаточно, да пушки у нас допотопные.

– Ну, это ничего. Буря кончилась, дождь стих, водауйдет в песок, и скоро станет сухо. Теперь пятый час, а около пяти к намобыкновенно наведываются гости – бронепоезд красных. Давайте, господа, дадимкрасным морской бой!

Сильверсван заколебался. Тогда Колзаков для поднятиянастроения влил ему еще самогона и пошел к берегу. Моряки шли за ним безэнтузиазма.

Увидев их корабль, Ордынцев понял причину такого настроения.Канонеркой это судно можно было назвать только с большой натяжкой. Это быланебольшая самоходная баржа, на палубе которой установили две пушки «временОчакова и покорения Крыма». Таких старых орудий Борису еще никогда не случалосьвидеть.

Даже у Колзакова немного убавился энтузиазм.

Моряки показали Колзакову с Ордынцевым особенности своихорудий, и в это время на северном берегу появился бронепоезд. Сразу же началсяобстрел канонерки. Снаряды падали близко от корабля, поднимая фонтаны воды ипеска, но точных попаданий не было. Канонерка в ответ молчала: старыесорокатрехлинейные пушки на большом расстоянии не смогли бы вести прицельныйогонь. На бронепоезде, видимо, решили, что орудия канонерки испорчены, изахотели подойти ближе, чтобы окончательно ее уничтожить. Колзаков расставил поместам номера орудийных расчетов. Он дал поезду подойти на дистанцию прицельногоогня и махнул рукой. По его сигналу обе пушки открыли огонь и стрелялинепрерывно, пока не кончились боеприпасы. Бронепоезд тоже стрелял в ответ, но украсных, по-видимому, не было хорошего офицера-артиллериста, и точных попаданийпо канонерке не случилось. Дуэль тянулась несколько мучительно долгих минут,потом бронепоезд задымился и ушел к Геническу. Наверно, он был сильноповрежден, во всяком случае больше уже не показывался.

Когда бой закончился, офицеры осмотрели корабль и окружающийучасток берега. Весь песок был вспахан, палуба усеяна осколками, но никто излюдей, как это ни удивительно, не пострадал. Борта канонерки были пробиты внескольких местах. Сильверсван поежился:

– Впервые пришлось вести бой корабля с бронепоездом.Если бы канонерка была на плаву, а не на мели, она бы точно потонула.

– Хорошо еще то, – добавил Колзаков, – что увашего корабля очень тонкие борта. Снаряды бронепоезда пробивали их насквозь ивзрывались в песке, не детонируя от удара о борт.

К большой радости офицеров, после боя не пострадали дажеящики с вином.

Это было прекрасное вино из царского удельного именияАбрау-Дюрсо.

Солдаты-артиллеристы взяли ящики и потащили их к дому Мусы.Колзаков, провожая ящики восхищенным взглядом, сказал:

– Да, господа, это вам не татарский самогон! Отчего бынам сегодня не устроить с вами небольшой праздник – отпраздновать нашу встречуи успешный бой… Как-никак обошлись без всяких потерь, а красным всыпали попервое число.

Борис понял Колзакова: после долгих унылых дней на песчанойкосе, заполненных бесплодными перестрелками, ссорами с поручиком Стасским иотвратительным тошнотворным самогоном, появление на косе новых людей, средикоторых была красивая молодая женщина, само по себе было уже праздником. Сам онбыл на Арабатской стрелке всего вторую неделю, и то прошедшее здесь времяказалось ему бесконечным из-за однообразия этих дней, просоленных горькимииспарениями Сиваша.

* * *

Они переоделись и умылись соленой водой, потому что пропахлипороховой гарью и орудийной смазкой. Юлия Львовна не появлялась. Колзаков бурнозанимался приготовлениями к вечернему ужину, препирался с хозяином, отправилсолдата в деревню за продуктами. В самый разгар, пробегая по двору, Колзаковвдруг остановился и застыл на месте.

– Вот оно что! Как же это я забыл-то!

Он обежал дом, увидел закрытое ставнями окошко комнатки, гдепоселили Юлию Львовну, потоптался неуверенно под окном, бросился было в дом,чтобы постучать в дверь, но укротил себя, оглянулся и тут заметил высокуюженскую фигуру, что стояла под орехом. С этого места открывался вид на море.Юлия Львовна курила и смотрела вдаль невидящими глазами. Колзаков отмахнулся отсолдата, обратившегося за решением какого-то мелкого хозяйственного дела,пригладил волосы и решительно зашагал к ореху. В глазах у него застыло упрямоевыражение.

* * *

Незадолго перед этим выходившая Юлия Львовна столкнулась сБорисом во дворе.

– Говорят, что вас можно поздравить? – с улыбкойобратилась она к нему. – Задали перцу красным?

Он смотрел на нее совершенно спокойно. Женщина его круга,умница и красавица, явно предпочитала его общество всем остальным. Борис видел,что он ей нравится. То есть возможно, она чувствовала себя виноватой из-заНовороссийска и обрадовалась, что он жив, потому что считала, что они сАлымовым погибли, но, так или иначе, она явно выделяла его из всех. Борисприслушался к себе. С некоторых пор его не посещали даже мысли о женщинах.

Причем он был уверен, что физически остался совершеннонормален, просто ему стало все неинтересно. Это со времени Новороссийска.Проклятый город! Проклятая эвакуация! Черное облако выпустило его из глубины,но забрало себе часть его души. Он никого не хотел любить, а простопользоваться удобным случаем ему было противно. Не такая это была женщина,чтобы можно было провести с ней некоторое время и выбросить из головы. Она быникогда этого не позволила.

А возможно, сказал себе Борис, он все усложняет. Может, онавыбрала его, чтобы он своим присутствием отвадил таких назойливых поклонников,как Стасский.

Кстати, что-то его не видно… – Юлия Львовна, –тотчас откуда-то выскочил Стасский, как чертик из табакерки. – ЮлияЛьвовна, дорогая, по этому случаю нас посетила свежая мысль!

Позвольте нам устроить сегодня торжественный праздничныйужин. И вы будете его украшением!

Она слушала его спокойно, но Борис, наблюдая за нейотстраненно, заметил, как чуть дрогнули губы, стараясь удержать недовольнуюусмешку, и глаза чуть сощурились. Определенно, дама не любила Стасского, причемэто чувство было настолько сильным, что не могло быть вызвано назойливостьюбывшего гусарского поручика, его настойчивыми ухаживаниями. Корни этого чувствалежали гораздо глубже. Они встречались раньше… Чем он успел вызвать еенеприязнь?

Борис все смотрел на нее, как на портрет. Все вокругговорили, что она красива, но только сейчас он заметил, что это так и есть. Нокрасота ее была особого свойства – очень строгая, какая-то суровая. Такиеженщины привыкли повелевать. Черты лица ее были безупречны, никакой самыйстрогий ценитель не нашел бы в них ни малейшего изъяна. Но от худобы и отперенесенных лишений они казались суше и строже.